— Вы отлично справились с заданием. Наступит день, когда представим за подвиг к награде, — сказал Давлят.
Андреич, казалось, пропустил это мимо ушей. На лбу его выступила испарина.
— Паскуды! — скрипнул он зубами. — Гады вонючие!..
— Ты не заводись, братушка, ляжь, — сказал ему сосед тихим, болезненным голосом. Он был из гражданских, человеком в летах. На его костлявом, с землисто-серой щетиной лице горел лихорадочный румянец. — Ляжь, — повторил он с натугой, сквозь хрип. — Мы и дале покажем фашисту, что́ есть советские люди…
Он зашелся в кашле. Вбежала молодая женщина, встав на колени и рукой поддерживая ему голову, напоила каким-то отваром. Он пил долго, маленькими глотками. Жидкость булькала в такт его тяжелому дыханию и стекала с подбородка на шею.
Андреич тоже попросил пить. Опустив кружку, он откинул, как и сосед, голову на сено, крепко зажмурил глаза.
В этом шалаше Давлят задержался. Разговаривая с ранеными, он мысленно отметил, что все они хорошо понимают положение и стараются приободрить друг друга. Это радовало. Он и себя чувствовал легче. Но дума о враче и медикаментах не отпускала. Давлят пришел к выводу, что надо будет обратиться за помощью в штаб соединения или предпринять какие-то самостоятельные действия — ну, например, отправить на поиски разведчиков. «Обмозгуем с комиссаром, сегодня же решим», — подумал Давлят.
Клим между тем весело рассказывал, как сбивали замок с дубовых дверей старой мельницы, где немцы держали арестованных. По его словам выходило, что самое трудное было справиться не с охраной, а с этим чуть ли не пудовым замком.
— А где вы нашли рацию и телефон? — спросил Давлят.
— Повезло нам с Осьмушкой, — ответил Клим.
— Вам вдвоем всегда везет. Не забыли, как в финской войне захватили разведчиков? — Давлят рассказал об этом раненым и закончил, улыбаясь, такими словами: — Вот какие они у нас везучие, наш Клим Пархоменко и Махмуд Самеев!
— Ловкие, — сказала молодая женщина, которая поила раненых отваром. Она не сводила с Клима голубых восхищенных глаз.
Клим зарделся.
— Осьмушка ловчее, — пробормотал он смущенно.
— Вы с ним как один человек, — сказал Давлят.
— Это верно, — согласился Клим. — Мы с ним как привязанные. Даже кажется, что в одиночку никакое дело у нас не получится, — прибавил он и быстро из-под ресниц посмотрел на женщину.
— Ну, желаю быстрей поправиться и снова быть вместе, — поднялся Давлят.
— Спасибо, товарищ комбат. Вы тоже скорей поправляйтесь, — ответил Клим.
Вернувшись к себе, Давлят застал Петю с двумя телефонными аппаратами. Один был старый, другой совсем новенький, в черном кожаном футляре. Петя кому-то названивал.
— Ого! — воскликнул Давлят. — Вот это новость!
— Еще какая! — разулыбался Петя. — Теперь штаб как штаб, можно даже назвать кабинетом наркома.
— Кто принес этот? — кивнул Давлят на новенький аппарат.
— Восьмушка с Иоганном, по приказу начштаба. Уже и провода натянули.
— А Иоганн что, разбирается?
— Смышленый немец, он вон и рацию хочет наладить, — показал Петя на темно-зеленую коробку, что стояла у входа в шалаш.
Давлят сел перед ней на корточки. Мысли его закружились вокруг Иоганна Мюллера, танкиста, которого взяли в плен в первый день войны. За эти два месяца к нему привыкли. О бегстве он не помышлял, охотно и исправно делал все, что велел дзед Юзеф, державший его под своим присмотром. Старик обрядил Иоганна в где-то добытые холщовые штаны, черную рубаху из домотканого полотна и овчинную безрукавку, а форменное обмундирование передал начштабу Карпенко.
— Может, сгодится? — сказал он.
— Еще как сгодится! — ответил Карпенко. — Спасибо, дзед!
Однажды Давлят подсел к Иоганну, который, копая яму под землянку, остановился перевести дух. На раскрасневшемся лице его и на худой шее блестели крупные капли пота.
— Работаем? — спросил Давлят, угощая немца табаком.
Иоганн улыбнулся.
— Работать лучше, чем воевать, — сказал он.
— От каким стал герман! — произнес дзед Юзеф, сидевший на ближнем пенечке.
— Смотря за что воевать, — ответил Давлят.
Иоганн опустил глаза, уставившись на тупые носки своих тяжелых солдатских ботинок — единственное, если не считать нижнего белья, что осталось у него от прежнего обмундирования. Его короткие толстые пальцы с рыжеватыми волосинками мелко дрожали.
— Европа такой… партизанен война не знайт, — наконец вымолвил он.
— Ничего, поднимется и Европа. Важен пример, — сказал Давлят.