— Сюда, через провизорскую, в спальню… Затаитесь. Если что — вернулись от тетки, гостили в Дворице.
Она едва закрыла за ними дверь, как в сени вышел костлявый жандарм и спросил, кто пришел. Агния Астафьевна нарочито громко ответила:
— Свои. Дочь с племянницей.
— О!.. — осклабился костлявый, но она не дала ему говорить, взяла под локоть и, крепко держа, чуть ли не втолкнула в горницу.
Немцы, увидев их вдвоем, загоготали, однако гауптман, бывший среди них старшим, что-то сказал, и они умолкли, уставившись пьяными, блестящими глазами. Костлявый жандарм тотчас же объявил про дочь и племянницу. Гауптман резко подскочил:
— Фрау Агния, пусть они выйдут к нам.
— Они устали с дороги…
— Мы снимем с них усталость! — хохотнул другой офицер, обер-лейтенант с длинным костистым лицом.
Агния Астафьевна метнула в него сердитый взгляд и резким движением сбросила со своего плеча руку гауптмана.
— Простите солдат, — сказал гауптман, тоже сердито посмотрев на обер-лейтенанта, и тот, уже близкий к тому состоянию, когда, как говорят, и море по колено, дурашливо задрав руки, гаркнул:
— Пардон, фрау, мерси, медам!
— Пхошу вас, господа, пусть отдохнут с дохоги, потом пхигласим, — мягко картавя, произнес дородный, с холеным, красивым лицом, седоватый мужчина, на левом рукаве жандармского кителя которого белела повязка.
— Браво, герр Волковский! — воскликнул гауптман. — Мудрый совет! Прошу, господа, выпьем за нашего гостя герра Волковского.
Все закричали «гип-гип-ура» и выпили. Сосед Волковского справа чмокнул его, а слева был стул Агнии Астафьевны, усаженной между Волковским и гауптманом. Она вдруг подумала, что этот «герр Волковский», видать, не просто жандарм, а какая-то важная птица.
— Благодахью, господа, благодахью, — кивал он головой, восприняв тост как должное.
Он явно мог позволить себе быть на равных с немцами, Агния Астафьевна уже не сомневалась в этом. Он корчил чопорного аристократа, пил, отставив мизинец, мелкими глотками. Наверное, поэтому и разозлилась, спросила, ехидно усмехнувшись, по-белорусски:
— Ну, они-то понятно с чего пьют, а мы с вами? Не пора ли нам бежать с их корабля?
Волковский округлил глаза, его лицо покрылось красными пятнами, на лбу заблестела испарина. Он открыл рот, но Агния Астафьевна не дала вымолвить слова, сказала с бесшабашной, злой решимостью:
— Испугались, господин жандарм? Не бойтесь, я проверила, в своем ли вы еще уме. Молодец, пока не пропили.
Волковский икнул и, словно свалив гору с плеч, захихикал дребезжащим смехом.
— Но должен сказать, ясновельможная Агния Астафьевна, остхо шутите, чуть сехдце не хазохвалось.
— Как же это вы с таким тонким сердцем взялись за тяжелую работу?
— О, дохогая пани, у чехта спхосили: «Почему ты служишь в аду?» — и он ответил: «Мой хай там, где спокойна моя душа».
— Ну, если так… — сказала Агния Астафьевна и, пожав плечами, спросила: — А чем занимались прежде?
По тонким губам Волковского пробежала усмешка.
— Был фотогхафом, — ответил он.
Агния Астафьевна, не сводя с него охотничьим азартом горящих глаз, хотела сказать, что все-таки не может представить, как фотограф стал жандармом, должны же быть какие-то причины… Но тут к ней нагнулся гауптман.
— Фрау Агния, — сказал он, — мы ревнуем, — и, посмеявшись, прибавил: — Без женщин нет веселья. Может быть, вы позволите пригласить ваших девушек?
Вскочили готовые ринуться в комнаты обер-лейтенант с костистым лицом и костлявый жандарм, одобрительно зашумели другие. Агния Астафьевна быстро поднялась.
— Я сама. Одну минуточку, господа.
Она торопливо прошла в спальню, где Наталья и Алена сидели, обнявшись, на краешке кровати. Султан спал, фитиль в керосиновой лампе был прикручен.
— Девочки, придется выйти, — сказала Агния Астафьевна, и голос ее дрогнул. — Иначе ворвутся…
Наталья и Алена, вскочившие, едва она появилась, тревожно переглянулись.
— Пьют, сволочи, справляют тризну по разбитым под Москвой…
— Как разбитым? — перебила Наталья.
— Вы до сих пор не знаете?
— Мы ничего не знаем, мама, — сказала Алена.
Агния Астафьевна взяла их за плечи, привлекла к себе и быстро зашептала:
— Разбили их под Москвой, погнали! Бегут они, гонят их наши, как зайцев… Девочки мои милые, будьте умницами, стисните зубы, чтоб ничего не заподозрили, — прибавила она, целуя их.
Наталье стало необыкновенно легко и радостно, она почувствовала себя на седьмом небе, в волшебном царстве, в котором Агния Астафьевна, милая, ласковая тетя Агаша, была доброй феей, и что бы ни предстояло теперь, все нипочем, если она будет рядом.