Давлят долго не решался расспросить Алену о последних месяцах жизни Натальи. Ему казалось, что это будет солью на раны, не столько на его, сколько на Аленины. Но однажды, дней через десять после того, как Алена открылась ему, он спросил.
— Наталья день и ночь ждала встречи с вами, не верила, что с вами может что-то случиться, — глухо сказала Алена.
Она рассказывала медленно, с долгими паузами, стараясь вспомнить все подробности, ничего не упустить, потому что и кровоточащим сердцем, и смятенным разумом сознавала, как это важно Давляту. Под конец она повторила:
— Наталья ждала встречи с вами, — и прибавила: — Смотрела на фотоснимок по пятьдесят раз на дню, я не преувеличиваю, и то плакала, то убежденно говорила, что скоро увидится с вами, сердце ее не обманывает. Говорила, что после войны можно сыграть с вами новую свадьбу и я и моя мама будем самыми желанными и почетными гостями. Я завидовала ей, раньше не знала, что можно так любить, думала — только в книгах…
Когда-то Наталья тоже говорила так: «Думала — только в книгах…» Она где-то вычитала: «Коль отдал сердце, то навряд тебе вернут его назад», и, смеясь, сказала: «Ведь не вернешь, а?» — «Никогда», — ответил он. «Я тоже», — сказала она.
Охваченный воспоминаниями, Давлят ушел в лес и ходил, не замечая его красот. Он не слышал ни предзакатного шелеста листвы, ни веселого птичьего гомона. Его не трогала причудливая игра красок в отсветах солнечного луча на поверхности озера, отливающего то голубизной, то сталью и пересекаемого дымчато-розовой полосой. Здесь, на зеленом берегу этого маленького озера, Давлят сел на давно гниющее бревно и сидел, обхватив голову руками, с сосущей тоской в груди.
Мысли его обратились к Султану, он спрашивал себя: «Как быть с ним? С Аленой ему хорошо, но не будет же вечно с Аленой. Эх, отправить бы на Большую землю! Вместе с Аленой. Она отвезла бы его в Сталинабад, там Максим Макарович, Оксана Алексеевна, Шура. Хотя нет, Максим Макарович и Шура, наверное, воюют. Живы ли они? Уцелели? Гибель Натальи будет для них ударом. Надо узнать, когда ждут самолет, переговорить насчет Султана. Но если отправлю, не потеряю его опять? Если будет расти вдали от меня, не забудет? Не стану ему чужим? Он и теперь привязан к Алене больше, чем ко мне. Алена ему как мать».
— Как мать, — повторил Давлят вслух и вздрогнул, услышав за спиной голос Султана.
— Папа! — звонко крикнул Султан.
Это Алена привела его сюда, шепнула на ушко: «Вон папа, кликни его». Давлят вскочил, схватил сына в охапку, подкинул, поймал и стал целовать. Султан заливался звонким смехом.
— Тетя Алена, к нам, нам!
Алена подошла с грустной улыбкой на восковом лице.
— Ты любишь тетю Алену?
— Люблю. Крепко люблю.
— А меня?
— Тебя тоже люблю.
— Вы не можете представить, дорогая Алена, как я вам благодарен за сына, — сказал Давлят немного спустя, когда Султан слез с его рук и стал носиться по траве, как прыткий, резвый козленок. — Вы появились в тот самый момент, когда я подумал о вас. Я думал, что если Султан жив, то это благодаря вам. Если он весел, здоров, если, несмотря на все ужасы, которые видел, и страхи, которых натерпелся, он сохранил присущую детям непосредственность, то опять-таки только благодаря вам. Короче говоря, я думал, что вы заменили ему мать. Да, дорогая Алена! — воскликнул Давлят, увидев, как она вдруг отшатнулась и закрыла руками лицо.
Ее тело сотрясали рыдания.
— Не надо, пустите… Я не мать, прокаженная! Шлюха! Дура!
— Что вы, Алена! Ну, успокойтесь… Смотрите, Султан бежит, он тоже заплачет… Ну, ради Султана, Алена…
Сын и впрямь подбежал, прижался к коленям Алены, на отца посмотрел гневно сверкающими глазенками.
— Пусти тетю Алену, не тлонь!..
Размазывая по лицу слезы, Алена говорила:
— Нет мне прощенья, проклятий достойна. Кровь ведь на мне, как же могу быть матерью? Какими глазами смотреть на детей? Кровь не только на этом Родзинском…
— Опять вы за старое, — сказал Давлят. — Выбросьте это из головы.
— Выбросила б, да не могу, — сказала Алена и, быстро взяв на руки Султана, который тянул ее от отца, пошла в сторону лагеря.
Уже смеркалось, воздух становился сырым и прохладным. На западе густели тучи, накрывали последнюю блекло-розовую полоску догоравшего солнца. Давлят тяжело вздохнул и побрел вслед за Аленой и сыном. Увидел, как они скрылись в землянке, постоял, дымя самокруткой, затем пошел в шалаш к Гуреевичу.