Давляту стало неловко: заметил ведь эту ленточку, а спросить и тем самым доставить сынишке радость не догадался. «Не научился я быть отцом, — подумал Давлят. — Но откуда берется все у Миколы?»
Не знал он, что Микола Гуреевич был отцом двух детей — белобрысой десятилетней Насти-Настюхи и синеглазого шестилетнего Мишутки и что обоих накрыло в хате тяжелым фашистским снарядом в первый же день войны, как не знал, что за двадцать три дня до начала войны схоронил Гуреевич жену. Если бы не взяла смерть жену, то не отправил бы детей к матери, что жила по-над самым Бугом, возле границы, и, кто знает, уцелели б, быть может, они… Кто знает?
Но только раз или два позволил Микола себе думать об этом… Годы, проведенные в подполье да в тюрьмах Пилсудского чуть ли не с юности, научили его владеть собой. Никому не сказал он о том, что случилось, и если кто спрашивал, есть ли семья, как спросил однажды Давлят, отвечал:
— Я бобыль, — к переводил разговор на другое.
Теперь Султану он отдавал ту ласку и нежность, которыми не успел оделить Настю и Мишутку.
— Да ты теперь, друг, заправский партизан! — сказал он.
— Заплавский! — звенел, сияя, мальчишка.
— Глядишь, командир, и пойдет сынок по твоим стопам, станет профессиональным военным.
— Пусть станет, — ответил Давлят. — Но только таким, чтоб враги всегда боялись его опыта, знаний, силы.
— А другим не будет твой сын, только таким! Уроков из этой войны извлечем предостаточно, больше нескольких академий стала. Если найдутся еще кандидаты в захватчики, призадумаются! — сказал Гуреевич, лаская Султана. — Так ведь, сынок? Заставим с собою считаться?
— Заставим! — сказал Султан. — А вон бежит дядя Вася Еголов.
Старшина торопился к ним. Подбежав, он доложил, что возвращаются группы, уходившие с вечера на боевое задание. Двое партизан погибли, трое ранены. Спустили код откос эшелон с танками, взорвали склад боеприпасов, на дорогах уничтожено пятнадцать автомашин, в том числе одна легковая с двумя офицерами, которых разнесло на куски.
— Жаль, — сказал Гуреевич. — Пленные есть?
Старшина, чуть заикаясь, ответил:
— К счастью, нет.
— Почему к счастью?
— А кому нужны в такое время лишние рты, товарищ комиссар? Да еще с таким аппетитом. Любят, извиняюсь, пожрать.
— Нельзя, товарищ старшина, смотреть на вещи со своей колокольни, — сухо произнес Давлят. — Какие трофеи?
— Много трофеев, товарищ командир, даже два тюка с обмундированием. Есть и автоматы, и ручные пулеметы, гранаты, патроны. Есть также три противотанковых ружья с боекомплектами.
— Вот это хорошо, — сказал Давлят. — Постройте всех участников операции.
Егоров исполнил приказ. Давлят и Гуреевич выразили партизанам благодарность, а память павших почтили минутным молчанием, думая, как наверняка думали все, кто застыл в эту минуту в строю, что погибшие товарищи, увы, не последние. Редко выпадает на войне такое великое, именно великое счастье, чтобы боевая операция прошла без потерь. Но если уж суждено принять смерть или рану, то надо постараться до того, как упадешь сам, уложить как можно больше врагов.
Это знал каждый партизан. Любой из них шел в бой с заклятым врагом по веленью сердца и долга и становился тем злее и беспощаднее, чем дальше в глубь советской земли продвигались захватчики. «Не жалеть патронов против угнетателей нашей родины!» — приказал партизанам и партизанкам Народный Комиссар Обороны И. Сталин, и они, добывая большей частью эти патроны в боях, налетами на вражеские склады, их не жалели.
Да, тяжело, страшно было слышать, что наши войска отступают. На душе чуть-чуть полегчало лишь только тогда, когда слово «Сталинград» стало ежедневно повторяться в сводках Совинформбюро и звучать на всех диапазонах приемника, во всех непонятных, чужеземных речах. Было ясно — враг остановлен. Но стало ясно и то, что под Сталинградом развернулась величайшая битва, от исхода которой, наверное, будет зависеть все остальное. Поэтому согревающие душу мысли о стойкости защитников волжской твердыни переплетались с тревожными думами, свойственными всякому напряженному ожиданию.
В эти томительно-горестные недели и месяцы партизанская бригада подполковника Тарасевича, в составе которой действовал отряд Давлята, фактически парализовала движение фашистских колонн на автодорогах и не раз выводила из строя железную дорогу на участках Дрогичин — Иваново — Пинск и Пинск — Лунинец. С середины октября, когда по-летнему ясные, теплые дни вдруг сменились днями холодными и дождливыми, продолжавшимися до первых чисел декабря, когда вдруг наступила оттепель, растопившая снег на открытых солнцу местах, то есть чуть больше, чем за полтора месяца, отряд Давлята совершил рейд по территории, площадь которой составляла не менее двухсот квадратных километров. Эта территория в результате разгрома многих фашистских гарнизонов попала под контроль партизан.