Шура развернула платок, увидела боевые награды отца, не сдержала рыданий. Сквозь слезы, всхлипнув, произнесла:
— Папочка, сам бы вернулся… — и выбежала из комнаты.
Мардонов остался один. Он обвел тоскливыми глазами комнату, задержал взгляд на семейной фотографии Мочаловых, которая висела в центре, над диваном, и, тяжело оперевшись на костыли, поднялся, хотел подойти ближе, но остановился около черной тарелки радиорепродуктора. Репродуктор молчал. Мардонов сунул штепсель в розетку, и в комнате зазвучал торжественно-приподнятый и вместе с тем скорбный голос диктора, читавшего, как видно, приказ Верховного Главнокомандующего. Диктор произнес заключительную фразу: «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!» — и по телу Мардонова пробежала неудержимая дрожь. Он выключил радио, опять опустился на стул, прислонив костыли к стене. В уголках его губ резче обозначились горестные морщины.
Вошла с красными, вспухшими глазами Оксана Алексеевна.
— Простите меня, Мансур Мардонович, — сказала она. — Хорошо, что есть слезы, — облегчают страдания…
Мардонов успел прикрыть ордена и медали Максима Макаровича. Подумав, что Оксана Алексеевна снова не удержится от слез, он осторожно, стараясь не звякнуть, убрал их вместе с платком в карман.
— Вы еще молодец, — сказал он при этом. — Не каждой выдержать столько.
— Горе-то в каждом доме, я понимаю, — вздохнула Оксана Алексеевна. — Но когда одно на другое, и железное сердце не выдержит. — Она посмотрела на семейную фотографию. — Но мы уж как-нибудь протянем, делать нам нечего…
Мардонов тоже посмотрел на фотографию, и перед ним вдруг замелькали одна за другой картины из прожитого и пережитого. Он вспомнил годы борьбы с басмачеством, безвременно погибшего друга боевой молодости Султана Сафоева, увидел сына его Давлята — ребенком и юношей, военным, на свадьбе… Вспомнил и как встретил однажды Мочалова и дружба их вспыхнула с новой силой, и как увидел в ресторане отчима Давлята Шо-Карима Шо-Рахимова, который представил ему какую-то накрашенную женщину своей новой супругой, и как добивались с Мочаловым, чтобы взяли их в армию… «Да, — подумал Мардонов, — мы-то дотянем свой век, нам жить и за тех, кто не вернется с войны».
Он тряхнул головой, поднял глаза на Оксану Алексеевну. Она сидела как изваяние, в невыразимой скорби.
— Трудная судьба досталась нашему поколению, — тихо выговорил Мардонов.
— Да, — сказала она. — Оградить бы грядущие от подобных несчастий…
Оксана Алексеевна хотела сказать что-то еще, но в дверь постучались. Вышла Шура, пошла открывать.
— Кто там? — спросила Оксана Алексеевна.
— Шакен, — ответила Шура.
Оксана Алексеевна пояснила Мардонову:
— Шурин друг, курсант артиллерийского училища. — Она грустно усмехнулась. — Как видно, счастье этому дому приносят военные.
Мардонов тоже чуть-чуть, краешком губ, улыбнулся.
— Жизнь берет свое, — сказал он. — Где любовь, там и счастье.
Шура представила своего друга, высокого, стройного, смуглого юношу — казаха с открытым лицом и умными, живыми глазами. Мардонову он понравился. Нравился, судя по всему, и хозяйке дома.
— Если разрешите, Оксана Алексеевна, мы с Шурой немного погуляем, — сказал Шакен и, когда она согласно кивнула головой, попрощался с Мардоновым по-военному, щелкнув каблуками и вытянув руки по швам.
— Молодежь! — вздохнула чуть слышно Оксана Алексеевна.
Она угостила Мардонова чаем, после которого он предложил ей тоже пройтись по улице, немного развеяться. Она искоса глянула на его костыли, запнувшись, спросила:
— А вам не… не трудно будет?
Мардонов взял костыли, поднялся. Шутливо сказал:
— О чем речь? Я ж на трех ногах теперь!..
Грустной была эта шутка.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Шли дни, месяцы, ушло лето, наступила осень. Победа была уже близка, никто не сомневался, что скоро, теперь уже скоро мы придем в Берлин и там, в его собственном логове, добьем фашистского зверя.
Этой уверенностью жила и Оксана Алексеевна. Но сердце ее кровоточило, боль утрат терзала долгими бессонными ночами. «Кончится война, — думала она, — в прошлом останутся беспримерные людские страдания, будет праздник, великий и гордый, вернутся к родным очагам сыновья и мужья, братья и сестры, все те, кто, на радость и счастье, останется жив. Жизнь снова потечет по своему мирному руслу, снова будут любовь и труд, звонкие голоса ребятишек, радостный смех. Но никогда, никогда не изгладится память об этих днях. Не забыть ни нам, ни тем, кто будет после нас, не вернувшихся с войны, не забыть!.. Счастье, увы, вернется не в каждый дом. Где Максим? Где Давлят? Наталья и милый Султан? Неужели никто из них не постучится когда-нибудь в нашу дверь? Неужели всех растоптала, убила война?»