— А там кто? — спросила она.
Оксана Алексеевна побледнела. «Вот она, эта минута!» — вихрем пронеслось в голове. Она ждала и боялась того мгновения, когда придется заговорить о Давляте.
С трудом владея собой, Оксана Алексеевна вынула точно такой же снимок из альбома, лежавшего на комоде, и протянула Бибигуль, решив ни о чем не говорить, если не узнает сына сама. Бибигуль долго вглядывалась, то поднимая очки, то опуская, и наконец вымолвила:
— Ваша семья?
— Да, мы все, — сказала Оксана Алексеевна дрогнувшим голосом. — Это я с внуком, это старшая дочь, это зять, это муж, это и это друзья мужа и зятя. — Она облизала пересохшие губы и прибавила: — Зять военный, они его командиры…
— А где теперь зять и старшая дочь?
Судорожно проглотив подкативший к горлу ком, Оксана Алексеевна глухо ответила:
— Пропали без вести…
— Ох, неужто их постигла судьба моего единственного?..
Они обе, наверное, разрыдались бы, если бы не вошла Шура с чаем и хлебом. Оксана Алексеевна торопливо поднялась, смахнула ладонью слезу с ресниц и, помогая дочери расставлять посуду, сказала:
— Прошу, дорогая гостья, за стол. Как говорят таджики, сначала еда, беседа потом. Прошу сюда, садитесь вот здесь, — отодвинула она стул.
Эти слова словно бы несколько рассеяли горькие тени прошлого. На какие-то минуты разговор потек по другому руслу. Бибигуль сказала:
— Как хорошо вы говорите по-таджикски! И почему я не знала вас раньше?
— Еще не поздно, — сказала Оксана Алексеевна. — Но меня удивляет, что вы носите очки и жалуетесь на глаза. Ведь вам, наверное, только сорок — сорок два, не так ли?
— Сорок три. Но что поделать? Как говорится, били со всех сторон. На что надеяться?
— Не могу согласиться, родная, — сказала Оксана Алексеевна. — Надо сделать операцию.
— А если совсем ослепну? Кто станет моим поводырем? — Бибигуль вздохнула. — Одна ведь я на всем белом свете.
— И опять вы неправы. Нельзя так мрачно смотреть на жизнь.
Бибигуль раскрыла рот, желая возразить, но Оксана Алексеевна не дала.
— Если не сложилась личная жизнь, надо жить для других, — сказала она. — Каждый может найти себе место и делать то, что принесет людям пользу, а ему самому хоть какое-нибудь удовлетворение и, значит, некоторое облегчение. В общем, дорогая сестра, наш с Мардоновым вам совет: пока не поздно, давайте лечиться. Ложитесь на операцию. Кончится война, придет мир, и вы еще увидите, как захочется жить и радоваться! Бибигуль скривила бледные губы в улыбке.
— Невесту, что ли, хотите сделать из меня?
— Человека, любящего жизнь, — ответила Оксана Алексеевна.
— А если жизнь не любит человека?
— Все зависит от него самого. Говорят же: живому — живое… В нашем с вами положении, сестрица, надо, наверное, суметь признать, что в жизни, кроме горя, есть и радости.
Оксана Алексеевна произнесла это таким убежденным и вместе с тем таким задушевным тоном, что Бибигуль не могла не поверить ей. В эту минуту Оксана Алексеевна поднялась над своей болью и своими страданиями.
Она сказала:
— Мы с вами потеряли мужей и детей. Вы потеряли одного сына, а я потеряла и зятя, который был как сын, и дочь, и внука. Я не знаю, что с ними. На все запросы один ответ — пропали без вести, в списках погибших не значатся. А нет ничего хуже неведения. Мне тоже тяжело и больно, очень больно, но мы не одиноки в горе своем, милая Бибигуль, сестра моя, дорогая подруга, и уже хотя бы поэтому должны быть мужественными. Жить ради живых, потому что жизнь продолжается, она не остановится оттого, что не стало наших любимых…
Бибигуль слушала ее с раскрытым ртом и глазами, полными слез. Когда Оксана Алексеевна сказала последние слова, она порывисто обняла ее и ткнулась, целуя, губами куда-то в висок.
Так и просидели они, обнявшись, до позднего вечера, поверяя друг другу все, что было на сердце.
Но только тайну Давлята Оксана Алексеевна раскрыть не решилась.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Бибигуль пролежала в больнице почти два месяца, и все это время ее чуть ли не каждый день навещали Оксана Алексеевна, Шура, жених ее Шакен и Мансур Мардонов с женой. Они вернули ей веру в людей и в жизнь. Долгие годы не знавшая кроме соседки Саиды-Бегим, никого другого, кто бы поддержал участливым словом и заботой, она чувствовала себя так, словно попала в другой мир, в круг на удивление прекрасных людей, для которых ее судьба была как бы частью их собственной жизни, и поэтому постепенно избавлялась от гнетущего чувства одиночества и бесприютности. Врачи твердо обещали поправить ей зрение. Они сказали, что операция прошла успешно, и Бибигуль действительно стала видеть много лучше. На лице ее теперь все чаще появлялась улыбка.