— Сестра моя, дорогая Бибигуль! — сказала она. — Вы можете гордиться тем, что были и остались матерью такого прекрасного, умного, верного сына, как Давлят.
Бибигуль подалась всем телом вперед.
— Вы разве знали моего сына? — спросила она.
— Он нашел в этом доме кров и любовь, — сказал Мардонов.
— Да, — зазвенел голос Оксаны Алексеевны, — мы с мужем считали его названым сыном, и он вырос здесь и полюбил нашу дочь Наталью, и они поженились, и мальчик, который на снимке, — это их сын, наш с вами внук Султан!
— Султан?! — как тихое эхо, повторила Бибигуль. — Султан? — Она поднесла фотографию дрожащей рукой к замутившимся глазам, потом снова уронила руку на колени. — А это, выходит, мой Давлят? Бог мой, неужели?..
— Все это правда, отун, — подала голос жена Мардонова, глядя на Бибигуль полными слез глазами. — Вы послушайте, как было, муаллим вам расскажет.
Мардонов начал рассказывать, глухо, медленно роняя слова, как это всегда бывает, когда вслух вспоминаешь былое и боишься упустить какую-нибудь подробность, которая кажется самой важной, самой существенной.
Заново воссоздавала в памяти пережитое и Оксана Алексеевна. Она села напротив Мардонова и слушала его, изредка переводя затуманенный взор на Бибигуль. Порой Мардонов обращался к ней и спрашивал, так ли было то или это, — она в ответ молча кивала. Если же он повторял вопрос, то отвечала со сдержанным волнением человека, собравшего волю в кулак.
Ее состояние передалось и жене Мардонова, которая следила, ни на минуту не отрываясь, за Бибигуль и не позволяла себе ни одного вздоха.
— Ваш Давлят, а теперь и вы нашли в этом доме настоящих, искренних друзей, без которых невозможно счастье, — сказал Мардонов, заключая рассказ, и Бибигуль, повинуясь сердцу, медленно встала и поклонилась ему и его жене.
— Спасибо, муаллим. Спасибо, янга[34], — тихо сказала она, а потом повернулась к Оксане Алексеевне и, поклонившись ей низко-низко, произнесла: — Вам особенно. Вы Давляту больше мать, чем я.
Оксана Алексеевна порывисто обняла ее.
— Мы будем жить надеждой, — сказала она.
— Да, — поднялся Мардонов, опираясь на костыли, — именно надеждой! Кто знает, может быть, постучит хотя бы кто-нибудь из наших ушедших детей в эту дверь, и мы будем снова счастливы.
— А для меня… для меня они заново родились, — сказала Бибигуль, и лицо ее озарилось мягким внутренним светом, совершенно преобразившим его. Это были и ее прошлые страдания, и ее теперешние горячая любовь и сердечная благодарность к людям, стоявшим подле нее. Они не дали пропасть ее сыну, вывели его на дорогу добра, он стал человеком, достойным отца, и этим больше, чем всем другим, они вернули к жизни ее. Она теперь тоже может ходить с поднятой головой.
— Жив он или нет, в любом случае вы возвратили мне моего Давлята. Большое спасибо! — сказала она, и опять поклонилась, и снова прильнула к груди Оксаны Алексеевны.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Жизнь действительно состоит из горя и радостей, как люди делятся на хороших и подлых.
Бибигуль осознавала это особенно остро. Теперь она жила в доме Оксаны Алексеевны, в той самой комнатушке, которая когда-то была отведена ее Давляту, и, как говорила сама, «снова стала человеком среди людей». Оксана Алексеевна помогла ей устроиться в городской библиотеке.
«Мудро сказал народ: «С кем хлеб-соль водишь, на того и походишь, — думала Бибигуль. — С луной рядом сядешь — луной станешь, с котлом рядом сядешь — черным станешь». Такой была я, жила после смерти Султана словно только для того, чтобы доказать справедливость подобных поговорок. Сколько горя принес мне, как замарал, втоптал в грязь один подлый, низкий человечишка и сколько света открыла, вернула веру в добро одна благородная, щедрая сердцем и душой женщина!»
Бибигуль как бы видела новый смысл всего того, что довелось ей пережить, и она думала, что человек лучше всего познается в дни тяжких испытаний и что теперь, после этой страшной войны, унесшей столько жизней, люди будут относиться друг к другу совершенно иначе, как братья и сестры, потому что война показала, кто чего стоит, и вывела на чистую воду многих подлецов. А те подлецы, которые уцелели, побоятся вылезти на белый свет или действовать так нагло, как действовал — будь он проклят! — Шо-Карим: люди стали умнее.
Да, Бибигуль долго не могла смотреть людям в глаза, тем женщинам, мужья, дети и братья которых погибли на полях сражений, защищая Родину, потому что ее муж был дезертиром.