…Эти и другие записи в дневнике Давлята чередовались с выписками из книг — стихотворными строчками, крылатыми словами, мудрыми изречениями. Некоторые из них он объяснял. Выписав афоризм: «Человек создан для счастья, как птица для полета», Давлят сопроводил его двумя вопросительными и двумя восклицательными знаками.
«Почему же тогда на свете так много несчастных людей? — размышлял Давлят. — При империализме — понятно: там богачи угнетают народ. А в простой, обыкновенной жизни? Разве я, например, могу назвать себя счастливым? Только четырнадцать лет, а сколько уже видел несчастий: умер отец, отказалась мать… Мне, правда, повезло, что попал к таким хорошим людям, как дядя Максим и тетя Оксана. Но разве это можно назвать счастьем?»
«Я спросил тетю Оксану, что такое счастье, — записал Давлят через несколько дней.
— Все, что приносит радость, — сказала она.
Тогда я снова спросил:
— Значит, если я горюю и мне обидно, то я несчастный?
Она внимательно посмотрела на меня, обняла и ответила:
— Есть такая поговорка: «Каждый человек — кузнец своего счастья». Есть и другая: «Горя бояться — счастья не видать». Подумай над ними, как над задачей по алгебре. Счастье бывает маленьким, личным и большим, главным. Первое приходит, когда человек живет своими радостями и заботами, второе — когда он заботится о всех людях.
Первое, — сказала тетя Оксана, — величина известная, а второе — это икс, который человек должен найти своим умом. Вопрос, сказала, стоит так: в чем главное счастье? А потом прочитала мне стихотворение Николая Асеева «Встреча», в котором ей очень нравятся такие строчки:
Мне тоже понравилось. Я выучу это стихотворение, хоть оно длинное и есть слова, которых я не понял. Но тетя Оксана поможет разобраться. А насчет счастья я буду думать сам. Думать, думать, думать!!!»
И Давлят действительно думал, много читал, пытливо расспрашивал и, к радости Мочаловых, приходил именно к тем выводам и решениям, на которые они старались наводить его исподволь и ненавязчиво, говоря как со взрослым.
— Умный парнишка, смышленый! — восхищалась Оксана Алексеевна.
— Да, он уже задумывается над серьезными вещами, — говорил Максим Макарович и, посмеиваясь, прибавлял: — Только гляди, мать, не заласкай. А то иной раз смотрю на тебя и думаю: верно, значит, говорят, что женщины больше любят сыновей.
— Поджигатель! — смеялась Оксана Алексеевна. — Смотри при девочках не проговорись…
О задуманной семейной поездке они объявили детям накануне, уже после того, как Максим Макарович, сумев вырвать у начальства отпуск, помчался прямо с работы на вокзал и пришел домой с купленными билетами.
Восторгу не было предела. Глаза Давлята вспыхнули ярким светом, он верил и не верил, изумленно переспрашивал:
— И я тоже поеду?! Это мой билет?
А Наташа и Шура звонко смеялись, приплясывали, кружились и вспоминали прежние поездки.
— Рыбу будем ловить, уху варить!..
— На лодке кататься!..
— В лес ходить!..
— Грибы собирать!..
— Землянику, малину!..
— Тише, сороки! — поднял руку Максим Макарович и, улыбаясь, сказал: — Будут грибы и уха, лес и река, да не одна река, не только Ока, а еще и Москва-река, и Нева.
— Москва?! — ахнула Наташа.
— И Ленинград! — засмеялся Максим Макарович.
Наташа, вся вспыхнувшая от волнения, перевела взгляд на мать — та тоже смеялась. Давлят стоял, прижав руки к груди, и улыбался кроткой, счастливой улыбкой. Шура сперва разинула рот, а потом, как всегда, когда радовалась, закричала «ура», запрыгала и, хлопая в ладоши, стала нараспев приговаривать:
«Она еще маленькая. Один только Давлят может испытать такие же чувства, как я», — подумала Наташа и, шагнув к нему, взволнованно произнесла:
— Мы увидим Ленина, Красную площадь, Зимний дворец… ты представляешь?
Давлят, улыбаясь все так же кротко и счастливо, молча кивнул. Эта улыбка блуждала по его смуглому лицу весь тот вечер и даже ночью, во сне, и на другой день, в суетливые часы сборов и в минуты, когда он впервые в жизни вошел в вагон, и потом, когда поезд тронулся, и все семь суток пути, на протяжении которого для него и Наташи не было занятия интереснее, чем смотреть в окно.