Мать не забывает дитя, время тут лекарь бессильный, и вот почему сто раз права была Оксана Алексеевна, укоряя мужа.
— Ой, Максим!.. — только и вымолвила она, и ему стало неловко, тем более что рядом находились дочки, которым сам внушал, что мать — начало всех начал, без ее любви, как и без любви к ней, из человека ничего путного не выйдет.
— Что ж, — сказал он, нарушив молчание и подходя к столу, — напишем Давляту ответ. Бери, Наташенька, перо и бумагу, будем сочинять все вместе. Давай, мать, начинай…
— Чур, я первая! — перебила Шура. — Пиши, Наташа: «Дорогой Давлят, мы получили твою карточку, ты на ней очень красивый».
— Неплохое начало, — засмеялся Максим Макарович.
Наташа написала все, что сказали мать, отец и сестра. Письмо вышло длинным, Давляту оно доставит радость — узнает все новости.
— А закончим, — сказал Максим Макарович, — так: «Желаем тебе, дорогой Давлят, здоровья, радостей, счастья и больших успехов в освоении военного дела. Мечтаем увидеть нашего комиссар-заде генералом!»
— Сразу генералом? — улыбнулась Оксана Алексеевна.
— А что? Кто выбрал военную службу, тот должен стремиться в генералы, иначе грош вояке цена.
Наташе понравились отцовские слова, она на миг прикрыла искристые карие глаза и, представив Давлята генералом, сказала:
— Он будет стройным, красивым и важным, как муж Татьяны.
— Какой Татьяны?
— Пушкинской.
Перехватив быстрый взгляд, которым обменялись мать и отец, Наташа вспыхнула и еще ниже склонилась над письмом. Две каштановые пряди коротко подстриженных волос скрыли ее жарко рдевшие щеки, выглядывали только пряменький нос, пухлые губы и нежный подбородок.
— Да, припиши, чтоб передал наш сердечный привет майору Николаю Петровичу Тарасевичу, — сказал Максим Макарович как ни в чем не бывало.
— И на почту сама отнеси, — прибавила Оксана Алексеевна.
— Хорошо. — Наташа дописала письмо и поднялась. — Можно, пойду сейчас? Нужно еще конверты купить.
— Да, конечно.
— И я пойду, можно? — спросила Шура.
— Ты садись за уроки, еще не решила задачу, — ответила Наташа.
— Я потом решу.
— Нет, без тебя обойдусь. С тобой только время терять.
Шура заморгала ресницами.
— Ма-ам, скажи ей…
Но Оксана Алексеевна покачала головой.
— Садись за задачу, Наташа права, — сказала она, чему-то улыбнувшись.
Наташа тут же выскользнула за дверь, тоненькая, длинноногая, быстрая и проворная.
На главпочтамте она купила конверт и марку, надписала адрес, но прежде, чем вложить письмо, перечитала его. Теперь оно показалось бестолковым и скучным. И тогда Наташа решилась на то, из-за чего не захотела брать с собой сестру и что угадала одна только мать.
«Давлятджон! — приписала Наташа в конце письма. — Пусть эти строки, которые я теперь пишу лично от себя, иногда напоминают тебе обо мне. С того дня, как ты уехал в Ташкент, дома стало пусто и скучно. Как я привыкла к тебе! Я даже думаю, что неплохо и мне бы учиться в Ташкенте, тогда мы снова были бы рядом. Ты хоть чаще пиши. Если можешь, то мне отдельно!»
Наташа подчеркнула эту фразу волнистой линией, а слово «отдельно» — дважды. Потом дописала:
«Когда папа сказал, что ты должен стремиться стать генералом, я представила, каким важным ты будешь выглядеть. Наверное, и смотреть на таких, как мы, не захочешь, а? Но если так, то лучше никогда не становись генералом.
Привет тебе от всех твоих одноклассников и учителей. Особенно интересуются тобой девчонки. Я только теперь узнала, как ты нравился, оказывается, им. Только, пожалуйста, не задавайся. Ты не обидишься на меня за это?
До свидания, Давлятджон. Пиши. Еще раз с горячим приветом
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В полночь, когда спали крепким сном, трубачи заиграли тревогу, и первым сорвался с койки старшина Василий Егоров. Громыхая мгновенно натянутыми сапогами, он крикнул раскатистым басом:
— Поднимай-а-айсь!.. Стройсь на пла-ацу!..
В течение двух-трех минут курсанты оделись и, застегиваясь на ходу, разобрали из пирамид оружие, высыпали во двор, стали строиться. В лицо дул осенний промозглый ветер, было сыро, и казалось, что даже редкие звезды на черном небосклоне не мерцают, а тоже дрожат от холода.
— Все на месте? — спросил старшина.