ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Не скоро решился Максим Макарович сообщить Давляту горькую весть. Даже тогда, когда Давлят вдруг, словно сердцем почуяв, прислал то обидное письмо, которое несколько лет назад Шо-Карим сочинил от имени Бибигуль и которое Давлят все эти годы хранил в тайне, — даже тогда Максим Макарович не решился огорчить названого сына.
Записку, приложенную к подложному письму, Давлят начал с просьбы простить его за то, что столько времени молчал об этом.
«Я не хотел ранить вас, мои дорогие, — писал он. — Но теперь, после стольких лет, абсолютно ясно, что мне нечего надеяться на встречу с матерью. Она поступила так, как грозилась, то есть отреклась от меня для своих радостей. Я не могу быть ей судьей, как не могу забыть ее. Иногда вижу будто наяву и потом долго не нахожу себе места. Вот и теперь со мною творится такое, а с кем же поделиться, как не с вами? Пожалуй, только сейчас я осознал во всей глубине, чем вам обязан и как вы мне дороги. С вами связаны все мои мечты и надежды, и именно поэтому не имею права больше скрывать это горькое для всех нас письмо и признаться, что любовь к родной матери во мне не угасла, тлеет в душе, как уголек под пеплом, но всякий раз, когда вспоминаю ее письмо, делается больно и обидно и пропадает желание искать».
Прочитав эти строки, Максим Макарович с трудом удержался от искушения сообщить Давляту, что надобность в поисках отпала. «Нет, — сказал он сам себе, — сейчас ни в коем случае нельзя: сейчас это выбьет его из седла».
Он взглянул на мрачное, несчастное лицо жены, сидевшей напротив, и подумал, что пример покойной матери Давлята — единичный, из ряда выходящий, не укладывающийся в голове случай, так как материнская любовь самое сильное чувство на свете. «Невозможно и сыну забыть мать», — вздохнул он в душе и сказал жене:
— Не напишем о смерти…
Оксана Алексеевна встрепенулась.
— Нет, нет, ни в коем случае! — сказала она, очевидно не поняв того, что говорил муж. — Надо подготовить исподволь, не скупясь на ласки. Мы все-таки слишком суровы к детям.
— Мы? — удивленно поднял брови Максим Макарович и в первый раз за вечер улыбнулся. — Это мы-то с тобой суровы?
Оксана Алексеевна кивнула, и тогда Максиму Макаровичу вспомнилось народное присловье:
С этого присловья, которое как нельзя лучше отвечало его мыслям о силе материнской любви, Максим Макарович и начал письмо Давляту. Он написал, что все они искренне любят его, и прежде всего, конечно, Оксана Алексеевна. «Она заменила тебе мать», — подчеркнул Максим Макарович и после некоторого раздумья пришел к выводу, что дальше распространяться на эту тему не стоит.
Сказанного, решил он, достаточно для того, чтобы Давлят, который, надо полагать, ждет ответа с замиранием сердца, понял, как отнеслись к присланному давнему письму Бибигуль.
Давлят действительно никогда не ощущал такого нетерпения и страха ожидания, особенно в дни, когда, по его подсчетам, должен был получить ответ, и действительно, с чувством радости понял, что оскорбительному письму его матери Мочаловы не придали никакого значения.
Ощущение вины перед ними разом отпало. Теперь ничто не омрачало его светлых и чистых мечтаний, связанных с любовью к Наташе, которая расцветала в душе, как цветы по весне. Письма Натальи (так она подписывалась) представлялись ему страницами увлекательной, волнующей книги.
Получая их, он ходил именинником, с таким сияющим и восторженным лицом, что старшина Василий Егоров, которому Давлят приоткрыл свои сердечные тайны, безошибочно определял:
— Письмо?
Давлят отвечал кивком.
— Порядок?
Давлят, краснея, снова кивал.
Если до недавнего времени Наталья начинала письма обращением от всей семьи: «Наш дорогой, любимый Давлят!», — то теперь она писала: «Мой дорогой, любимый Давлят!» Чувство, которое обычно сравнивают с огнем, а старшина сравнил с магнитом, властно притянуло и ее. Она не умела и не желала притворяться…
Их взаимная любовь была тем живительным источником, который, как сказал безвестный мудрец, «утоляет жажду стремлений, вдохновляя на труд и на подвиги во имя достижения цели».
…Незадолго до отъезда в лагеря, на летние учения, старшина Василий Егоров предупредил Давлята, что завтра после занятий он не должен никуда отлучаться, так как будут фотографировать.