Давлят, не сводя глаз с комиссара, ждал продолжения. Но Мартынов, отхлебнув из кружки чаю, сказал:
— Все, лейтенант. Других подробностей не знаю. Хотел бы только отметить, что ваши бойцы молодцы. Будем представлять к наградам.
— Но где, где же ребята? — взволнованно спросил Давлят.
— В санбате соседней дивизии. К счастью, раны, как сказали, не опасны, до свадьбы заживут, — улыбнулся комиссар и, залпом допив чай, встал и принялся собираться.
Выйдя провожать, Давлят сказал:
— Хоть бы быстрее назначили нового командира роты…
— А он, по-моему, есть, не стоит ждать со стороны, — ответил комиссар.
Давлят растерялся. Его лицо, хоть и потупил глаза, отразило смятение чувств и мыслей. «Неужели меня имеет в виду комиссар? — вихрем проносилось в голове. — Я — командир роты? Кто доверит мне эту должность после вчерашнего разноса? Да разве комполка согласится? «Молоко на губах не обсохло…» Или его уговорили, убедили? Комиссар убедил, Тарасевич… Неужели сам комиссар рекомендует? Я бы сумел… готов… из кожи вылезу, чтоб оправдать доверие. Докажу, что недаром учили. Не хвастаю, нет. Понимаю, какая ответственность… Найду в себе силы…»
Давлят встряхнул головой и посмотрел комиссару в глаза. Тот протянул ему руку.
— Ну, бывай… Провожать не надо. — И, не выпуская руки, добавил: — Тот командир хорош, которого искренне любят и ценят бойцы… Я пошел в первую роту, — сказал комиссар, натягивая рукавицу.
Но тут из-за угла узкого хода сообщения один за другим появились три бойца в порванных, со следами крови маскхалатах.
— Они! — невольно вырвалось у Давлята.
Да, то были они, герои минувшей ночи, — широкоплечий донбассец Клим Пархоменко, худощавый, подвижный — Сурен Казарян и маленький невозмутимый Восьмушка — Махмуд Самеев. Клим чуть припадал на правую ногу, Сурен скособочился на левую сторону, а бинты Самеева под шлемом казались маленькой чалмой.
— Значит, вернулись? — спросил комиссар после того, как бойцы отрапортовали.
— Вернулись, товарищ комиссар, — ухмыльнулся Сурен. — Раны легкие, не раны, ара, царапины, поэтому отпросились.
— Все равно нужно было полежать два-три дня, — тоже улыбнулся комиссар.
— Соскучились по товарищам, — сказал Самеев.
— Без товарищей скучно, — подтвердил комиссар и сказал: — Примите нашу благодарность, товарищи!
Он пожал каждому руку, и каждый, внутренне подобравшись, торжественно отвечал:
— Служу Советскому Союзу!
День был ясным. Холодный диск солнца быстро перемещался по высокому небосводу, и там, куда падали лучи, снег искрился, а в других местах отливал синевой. Поверхность многочисленных водоемов, стянутых толстым льдом, и бесчисленные валуны вокруг них издали напоминали залегшие отары белых и серых овец. В морозном воздухе то и дело раскатывались орудийные выстрелы.
На всем участке полка стояло относительное затишье. Но все знали, как оно обманчиво, ибо именно в такие вроде бы спокойные дни выходили на охоту финские снайперы, которых наши бойцы прозвали «кукушками». Ловко маскируясь, способные в ожидании жертвы часами сидеть на деревьях или в густом кустарнике, они наносили нам немалый ущерб. К счастью, в полку быстро усвоили горькие уроки, которые дали «кукушки», и принимали необходимые меры предосторожности.
Словом, день обошелся без жертв, оказался по-настоящему тихим. И когда солнце, вспыхнув багровым пламенем, окрасило небо и землю в розовый цвет, Давлят сел за ответ Наталье, чье письмо перечитал несколько раз.
«Наталья, любовь моя! — писал он. — Я бесконечно рад и счастлив, что ты и все наши здоровы, и особенно тому, что о н (подчеркнул дважды) в пути и р а з в и в а е т с я н о р м а л ь н о (тоже подчеркнул). И я, как и ты, родная, молю всех богов, если они действительно есть, даровать нам скорую встречу, но пуще всего — чтоб твои ясные глаза не туманились печалью и не проливали горючие слезы, чтоб дали твоему мягкому сердцу силу, мудрость и терпение горных орлов.
Помни всегда и везде, дорогая моя, что меня никто не принуждал, я сам, по своей воле, избрал военную профессию, горжусь ею как одной из самых почетных и нужных. Когда-то наша мама показала мне стихи:
Вот кто твой муж, дорогая! И на передовой линии огня он сегодня находится по велению сердца и долга. Ему не надо другой судьбы, и он верит (верю, Наташа!), что ты разделишь ее с ним и будешь стойкой подругой на всем его жизненном пути.