— Нет, без всяких рюмок, кому хочешь скажу. Вот, вот… — принялся Шо-Карим кидать деньги на стол. — Весь я твой, телом и душой. Делай что хочешь.
Бустон-хон пожала плечами.
— Я уже говорила, что только ради твоей распрекрасной души и кошка не вылезет на солнце.
— Говори, сколько тебе надо.
— Не мне, а тому, кто взялся спасать тебя.
— Я понимаю… Сколько он хочет?
— Пять тысяч, — сказала Бустон-хон и, отвернувшись к зеркалу, стала поправлять прическу.
Шо-Карим принялся лихорадочно считать деньги.
— Здесь почти семь, — сказал он.
— Лишние пусть радуют хозяина, — даже бровью не повела Бустон-хон.
— Ты им хозяйка, дорогая моя, возьми.
— Хватит пяти тысяч, остальные держи при себе.
— Пожалуйста, — протянул Шо-Карим деньги.
Бустон-хон сунула их в сумку и сказала:
— Но ты четыре-пять дней не выходи на улицу, чтоб не попасться кому на глаза.
— Хорошо, милая, — покорно произнес Шо-Карим и спросил: — Ты скоро вернешься?
— Передам деньги, часа два-три буду занята на работе, потом забегу на базар…
— Долго! — вздохнул Шо-Карим.
Бустон-хон подарила ему обворожительную улыбку и ушла. Заперев за ней дверь, Шо-Карим повалился на диван.
На этом черном, массивном диване с тяжелыми, жесткими валиками, с высокой спинкой и полкой с зеркальными шкафчиками по бокам Шо-Карим стал проводить целые дни. А дома, в Пархаре, ждала его Бибигуль. Никто не мог внятно сказать ей, куда он запропастился. Те, кто уходил вместе с ним, отвечали, что знают одно: в тот день, когда их отпустили по домам, Шо-Карим в военкомате не появлялся.
Не зная, что и думать, Бибигуль решилась поехать в Сталинабад. Она умолила директора совхоза дать ей в помощь одного из работников и вместе с этим спутником прямо с автобуса направилась в республиканский военкомат. Здесь они попали к тому самому сотруднику, с которым беседовала Бустон-хон, и он сказал им, что и в глаза не видел Шо-Карима Шо-Рахимова и знает о нем только по документам да еще по тому, что некоторое время назад им интересовалась другая женщина.
— Какая женщина? — торопливо спросила Бибигуль.
— Вроде бы его двоюродная сестра.
— Какая сестра? — Бибигуль стало душно, кровь отхлынула от лица. — Нет же у него тут родственников.
Сотрудник военкомата пояснил, что эта женщина заведует столовой на колхозном рынке и приходила сообщить, что Шо-Рахимов занемог, сам явиться не может, два-три дня тому назад его документы вернули в райвоенкомат.
Бибигуль и ее спутник пошли на базар. Нужная им столовая оказалась у самого входа. Но заведующей на месте не было.
— Они тут редко бывают, их дело — бегать по конторам да базам, — сказала буфетчица, как видно, сильно почитавшая заведующую: иначе, как во множественном числе третьего лица, она о ней не говорила.
Бибигуль спросила ее домашний адрес.
— Не знаю, дома они сейчас, не дома… Простите, а вы кем им приходитесь?
— Родственниками, — ответил спутник Бибигуль.
— Моя фамилия, — сказала она сама, — Сафоева, звать Бибигуль. Спросит заведующая — скажите.
Получив адрес и узнав, как добраться, они направились к автобусной остановке. Сердце Бибигуль громко стучало. «Неужели, — спрашивала она себя, — Шо-Карим пал так низко? Мне только этого не хватало. Стыд-то какой, господи!.. Да как появлюсь в доме чужой женщины, и еще не одна, с совхозным работником?.. Нет, я не вынесу такого позора! Если уж идти, то лучше одной. Да, одной… Взять себя в руки, спокойно, все разузнать. Главное — сохранить достоинство, не унизиться перед подлецом. Пусть, если есть еще в нем капля совести, сам казнит себя…»
Бибигуль остановилась.
— Вы что? — спросил ее спутник.
— Я вспомнила, есть у мужа родственница… не двоюродная сестра… другая, — вымолвила Бибигуль, уставившись в землю. — Я думаю, вам надо… у вас, наверно, свои дела… — И выпалила с таким чувством, будто бросилась в ледяную воду: — Мне лучше пойти одной!
— Я только посажу вас на автобус, — просто ответил спутник.
Минут через двадцать Бибигуль уже стояла перед голубой калиткой, вделанной в глинобитную ограду средней, с человеческий рост, высоты. За оградой стоял на каменном фундаменте небольшой квадратный домик, стены которого тоже отливали голубизной. Два окна его смотрели на Бибигуль, между ними была обитая черным дерматином дверь. Во дворе раскинул голые ветви корявый тутовник и ходили, роясь в неприбранных за зиму, почерневших листьях, куры.
Покусав губы и уняв волнение, Бибигуль постучала. Ей откликнулась громким лаем небольшая дворняга с острой мордочкой. Собака стала носиться от дверей домика к калитке и обратно.