Давлят скрипнул зубами. Но тут перед его мысленным взором встал Махмуд Самеев, маленький, смелый, невозмутимый Восьмушка, и в ушах зазвучали его слова о верности в любви. «Если любят — дождутся», — сказал он о невестах и женах. Но, увы, как бы его ни ждали, он не вернется. Осталась его юная жена, наверное, почти еще девочка, молодой вдовой, и еще долго будет кровоточить ее душевная рана, ибо таких, как Махмуд, забывают не скоро.
«А что другие бойцы?» — спрашивал себя Давлят, вспоминая и горячего, юркого Сурена Казаряна, широкоплечего донбассца Клима Пархоменко, богатыря сержанта Харитонова, веснушчатого связиста Петю Семенова, круглолицего красноармейца Волкова, говорившего «ну-тка»… Вся рота показала себя с наилучшей стороны, с честью выдержала трудное испытание, а это было так важно… очень важно и очень нужно для него, лейтенанта Сафоева, державшего экзамен на командирскую зрелость. Раздумья Давлята прервало появление медсестры со шприцем в руке. Несмотря на то что морщины давно уже сплели сетку вокруг ее карих лучистых глаз, она выглядела в своем белом халате удивительно стройной и обаятельной.
— Здравствуйте, товарищи, — произнесла она мягким, певучим голосом и направилась к Давляту. — Сделаю вам укол… Меня зовут Зинаидой Петровной. А вас — Сафоев, Давлят Султанович, не так ли?
— Так, — отозвался Давлят. — Тяжелая у меня рана?
— Нисколечки. Еще и плясать бу-удете, — пропела Зинаида Петровна. — Крови просто много потеряли.
— А что это за госпиталь? Где?
— Прифронтовой. Как станет получше, отвезут в Ленинград.
— Зачем?
— А чтоб на ноги скорее поставить, — улыбнулась Зинаида Петровна и так ловко сделала укол, что Давлят даже не почувствовал.
— Мне и здесь хорошо, — сказал он.
— И-и, ми-илый, да тут повернуться будет негде, — многозначительно произнесла Зинаида Петровна, и Давлят понял, что она имела в виду — мучнисто-белое лицо его слегка зарумянилось.
— Уже? — выдохнул он.
— Начина-ается, — сказала Зинаида Петровна и, потрогав мягкой, прохладной ладонью лоб, с материнской лаской прибавила: — Сосни, миленький, набирайся сил…
Но какой тут сон! Внутреннее ликование охватило Давлята. «Начинается, наконец-то начинается решительный штурм этой проклятой линии Маннергейма! Наконец-то покажем свою силу, ударим всей мощью! — говорил он себе и себя же спрашивал: — Как там дерется наш полк? Как моя рота?..»
Через неделю его перевезли в Ленинград, где вскоре разрешили вставать. Он ходил, опираясь на костыли, и начинал день с обхода соседних палат, надеясь встретить однополчан. Сперва он гулял по своему этажу, потом научился спускаться и подниматься по лестнице и однажды, взобравшись на четвертый этаж, столкнулся нос к носу с капитаном Абдуллиным, адъютантом штаба своего батальона. У Абдуллина была перевязана правая рука — пуля раздробила лучевую кость.
— А тебя, приятель, чуть не занесли в списки погибших, — сказал он Давляту после того, как, неловко обнявшись, уселись на скамеечке в коридоре и на радостях задымили папиросами «Казбек».
— Кто это так торопился? — усмехнулся Давлят.
— Кто-то сказал Сухареву, да хорошо, санитар подоспел, тот, что сдавал тебя в госпиталь, иначе ушла б похоронка.
Давлят представил, как восприняла бы Наталья извещение о его гибели, и нахмурился.
— Ничего, — сказал Абдуллин, — значит, будешь долго жить. Тебе легче, чем мне: кость не задета.
— Что нового в полку? — перевел Давлят разговор.
— А ты не знаешь?.. Хотя да, тебя уже не было. Сменили командира полка…
— Полковника Хохлова?!
— Вместе с нашим комбатом Сухаревым.
— Ну да?
— Вызвали обоих в штаб дивизии, больше мы их не видели.
— А кого назначили?
— Вместо Хохлова подполковника Тарасевича, вместо Сухарева… — Абдуллин улыбнулся и, показав глазами на свою перевязанную руку, сказал: — Пока была цела, командовал я. Кто теперь — не знаю.
— Ну, а моей ротой? — спросил Давлят.
— Оперативник из штаба дивизии. Но знаешь, лейтенант, твои бойцы искренне уважают тебя. Один даже сказал: «Будем драться по-сафоевски…» Да, вылетело из головы: ведь здесь должен быть связист из твоей роты, нас вместе доставили.
— Петя? Семенов?! — воскликнул Давлят.
— Он самый. Ему тоже зацепило руку, локтевой сустав…
— Где же он? В какой палате?