— Читал, — задумчиво произнес Максим Макарович, сцепив руки за спиной и чуть ссутулившись. — Что посеешь, то и пожнешь…
— Так-то оно так, да и нам не совсем спокойно, — качнул головой Тарасевич и, переводя разговор, вскинул голову к небу, вдохнул всей грудью влажный воздух и, с шумом выдыхая, сказал: — Весна!..
Максим Макарович промолчал.
Небо было пасмурным, звезды на нем редкими и тусклыми. Прохладный ветерок приносил с окрестных полей и лесов грустный запах прелых трав.
— Свежо, — передернул Тарасевич плечом и спросил: — А в Таджикистане уже жарковато?
— Здешняя весна хороша по-своему, — ответил Максим Макарович.
— Да, природа отличная…
— Вижу, — усмехнулся Максим Макарович и повысил голос, с тем чтобы услышала Наталья, которая шла несколько впереди, между матерью и Давлятом, катившим перед собой коляску, в которой лежал Султан. — Приворожила дочку эта природа, да так, что и не думает побывать в родном городе.
Наталья обернулась.
— Родной город не убежит…
— Неужели не соскучилась? — спросил Тарасевич, вдруг подумав, что в это тревожное время было бы совсем неплохо, если бы семьи командиров находились отсюда подальше.
— Соскучилась, Николай Петрович, да не лежит душа оставлять вашего лейтенанта, — снова улыбнулась Наталья.
— Ну, волк бы меня не съел, — фыркнул Давлят.
— Волков не боюсь, лисиц много…
Все засмеялись, одна лишь Оксана Алексеевна удивленно взглянула на дочь и сдвинула брови, а потом, когда Давлят, отвечая на какой-то вопрос Максима Макаровича, приотстал, строго спросила:
— Что это значит? Ты ревнуешь?
— Ну что ты, мамочка, просто к слову пришлось.
Оксана Алексеевна покачала головой.
— Ревность начинается с недоверия, а ты, по существу, бросила на мужа тень.
— Но я же говорю — пошутила…
— Глупая шутка!
Наталья пожала плечами.
— Да, да, глупая! Тем более при людях. Ты должна беречь честь и достоинство мужа. В большом и малом, везде! И не криви губы, я вижу… Вернемся домой — извинись.
— Хорошо, — чуть слышно прошептала Наталья.
Дойдя до перекрестка, они хотели повернуть назад, но тут Максим Макарович увидел на противоположном углу фотоателье, которое, несмотря на вечерний час, было открыто, и предложил сняться на память. Сперва сфотографировались все вместе, потом, как сказал Максим Макарович, «семьей Мочаловых-Сафоевых», затем Наталья с Давлятом и Султаном.
— Хорошую проявил инициативу, — сказал Тарасевич. — Останется память о встречах в Кобрине.
— И о дне, в который Султанчику исполнился год, — прибавил Максим Макарович, целуя внука.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Уехать с родителями Наталья отказалась. Не помогли и уговоры Давлята. Он не мог открыть ей все, что у него на сердце, даже намекнуть не имел права, и его аргументация сводилась к тому, что в Сталинабаде овощи и фрукты, нужные Султану, поспевают значительно раньше, чем в Полесье, и что с отцом-матерью в дороге будет легко. Ведь все равно, говорил он, через месяц-другой, как только институт пришлет вызов, надо будет ехать на экзаменационную сессию. Почему же не поехать теперь? В Сталинабаде сумеет лучше подготовиться, так как меньше придется заниматься Султаном — перейдет на попечение бабушки и дедушки, им будет радость… Не поедет с ними — как бы не пришлось потом отправляться в дальнюю дорогу одной.
— Почему одной? — вскинулась Наталья.
— Ну, могут задержать отпуск… ученья там, маневры… — Давлят заставлял себя выдержать испытующий взгляд жены. — Не сам ведь себе хозяин, на военной службе…
— Я подожду, — сказала Наталья.
— А если затянется?
— Ничего. Понадобится — доберусь и одна, — встряхнула Наталья головой, как бы поставив на разговоре точку.
Но вскоре после отъезда Максима Макаровича и Оксаны Алексеевны она стала замечать, что с Давлятом творится неладное. Он все дольше задерживался на службе, иногда приходил чуть ли не в полночь и уходил на рассвете. Спал плохо, много курил, отвечал нервно, словно бы с досадой… Так и не смогла Наталья добиться от него путного ответа.
Одно время она связывала состояние мужа с прошедшими, было слухами о скорой войне с Германией. Спросила Давлята — он вспылил: