— Скажи, чтоб быстро прятались… Замереть!.. Самеев, за мной! — махнул Давлят рукой и устремился следом за Петей.
В лесу было много темнее. Давлят приказал не задерживаться, уходить в чащу. Сам он стал наблюдать за дорогой. Танки выползли на нее минут через двадцать и растянулись попарно длинной колонной, которую замыкали грузовики с солдатами.
За первой колонной проследовала вторая, потом показалась третья… Давлят не мог знать, что это устремлялись в прорыв главные силы противника, то есть значительная часть тех двенадцати танковых, шести моторизованных, двадцати четырех стрелковых и двух кавалерийских дивизий, которые были брошены на направление, прикрываемое силами нашего Особого Западного округа. Не знал Давлят, что эта армада была нацелена на Москву, которую гитлеровцы планировали захватить в течение одного-двух месяцев и тем самым заставить советское государство признать себя побежденным, как еще не знал подлинных размеров бедствия, обрушившегося на страну от Баренцева моря до Черного.
То, что произошло на участке полка, Давлят воспринимал как единичный, частный случай, но горькие предчувствия уже сжимали ему сердце, и, слыша грохот и лязг на дороге, он бессильно скрипел зубами и говорил сам себе:
«Глупо, погано, паршиво!.. Ты, как мышь, затаился, ушел, будто побежденный, в лес, а враг шествует по твоей земле, торжествуя как победитель. Что может быть унизительнее! Ведь есть же силы, есть, только почему-то запоздали, где-то задержались. Или… Нет-нет, не может быть! Не может! Пусть это станет нашим последним днем, мы погибнем — в плен не сдадимся, лишь бы только черные крылья не распростерлись над нашей страной, как над покоренной Европой. Зачем отступать? Куда? Разве унижение лучше смерти?..»
Кто-то тронул Давлята за плечо; обернулся — Петя.
— Там наши, — шепнул он, приблизив лицо.
Давлят углубился за ним в лес, и первым, кто бросился ему в глаза на полянке, оказался Иоганн Мюллер, устало привалившийся к трухлявому пню. Рука сама рванулась к кобуре, пальцы вцепились в холодную рубчатую сталь рукоятки, но глаза встретились с настороженным взглядом Самеева, который сидел рядом с немцем, и Давлят впихнул пистолет назад, застегнул кобуру.
Прежде чем он заговорил, прошло несколько тягостных минут. Он сказал, что задача остается прежней — идти как можно быстрее на соединение с нашими частями. Надо похоронить павших, перевязать раненых и выступать. Каждый должен помнить о присяге и твердо знать, что остается до последнего дыхания непобедимым бойцом Красной Армии.
— Непобедимым! — повторил Давлят, взглянув на Иоганна Мюллера, которого Самеев заставил тоже подняться.
От роты осталось одно название, человек сорок, не больше, и почти все в бинтах. Пусть к нашим выйдет только половина… даже четверть — они расскажут, как стойко дрались и мужественно погибали их товарищи и как выходили по приказу из окружения…
Далеко уйти в этот вечер, правда, не удалось, ибо лес окутала такая густая тьма, что не видно было даже рядом идущего. Вдобавок все чаще попадались толстые коряги, поваленные деревья и густые заросли, которые приходилось обходить, и то справа, то слева раздавались чавкающие звуки потревоженного болота. Давлят решил дождаться рассвета на первой же лужайке.
Как только вышли на залитую лунным светом лужайку, бойцы повалились на землю, где стояли, и высокая пахучая трава стала им мягким матрацем и мягкой подушкой, а высокое, с серебристым отливом небо — теплым одеялом.
Давлят лег в двух шагах от раненых. Здесь же расположились Самеев и Клим с пленным немцем, сторожить которого договорились по очереди.
В траве трещали цикады, где-то рядом перекликались кукушки, а со стороны дороги все доносился гул моторов, и далеко-далеко отсюда — увы, на востоке — ухали взрывы. Иногда, заглушая ревом все звуки, над лесом проносились самолеты.
— Радуешься? — зло спросил Давлят немца, которому тоже не спалось.
— Когда бы радовался, в плен не попадался, господин лейтенант, — четко выговорил Иоганн.
— Что-что? — Давлят приподнялся на локте. — Еще, может, скажешь, что сам сдался, добровольно?
— Это есть так, господин лейтенант.
— Ну, подлюга!.. — не сдержался Самеев.
Давлят, удивленный ответами немца, сел.
— Почему же сдался? — спросил он, обхватив руками колени.
— Другого выхода не было, — ввернул Клим.
Иоганн бросил на него взгляд исподлобья и, вздохнув, сказал Давляту:
— Это есть не короткая… очень долгая история, господин лейтенант.
— Мы не торопимся, можешь рассказывать, — сказал Давлят.