— Вы хоть раз смотрели кинокартину «Чапаев»? Знаете, из-за чего он погиб? — спрашивал Давлят бойца.
— Не помню, как сон одолел, товарищ лейтенант…
— Да еще где? На дереве!
Клим фыркнул.
Давлят и Максаев остановились возле него.
— По законам военного времени вы заслуживаете самого строгого наказания, товарищ красноармеец Максаев. Но надеюсь, что добьетесь прощения в бою. Вы все поняли?
— Понял, товарищ лейтенант, — ответил Максаев, опустив руки по швам.
Разрешив ему спать, Давлят разбудил четверых бойцов и повел их на смену караульным, вспоминая на ходу, как когда-то, в первые месяцы учебы в Ташкентском военном училище, он нарушил обязанности часового, и старшина Василий Егоров устроил ему головомойку. Хороший был старшина, можно сказать, отличный! Где он сейчас?.. А где Тарасевич? Где батальон? Где полк? Где дивизия?
Слово «где» сверлило мозг, раздирало его на части. И еще этот сон про жену и сына — что бы он значил?
Вернувшись, Давлят уселся под старой сосной, закурил, пряча цигарку в кулаке. Если бы он мог с кем-нибудь поделиться! Но у каждого есть семья, есть жена или невеста, дети, матери и отцы, братья и сестры, и каждый наверняка думает о них, но молчит, не травит ни своего сердца, ни чужого.
Давляту подумалось: хорошо, что ночная тьма скрывает его лицо, иначе, глядя на командира, скисли бы и бойцы. Он не имеет права распускать нюни. «Всегда будь твердым, упорным и смелым», — наставлял его отец. Всегда, при всех обстоятельствах! «Нет такой трудности, которой нельзя было бы преодолеть…»
Ночь кончалась, светало. Лес огласился пением птиц. Где-то неподалеку застучал, добывая корм, дятел, на ближнем озере крякнул селезень. Над головой Давлята, на одной из самых нижних веток сосны, расположилась и стала умываться пушистая белка.
Леса война не коснулась, даже не чувствовалось запаха пороха, воздух — хоть пей, чистый и прозрачный, и если бы не самолеты, загудевшие над лесом, можно было бы подумать, что вчерашнее кровавое сражение произошло за многие десятки километров отсюда.
Самолеты были немецкие — «юнкерсы», «фокке-вульфы», «мессершмитты», — и летали они то тройками, то девятками на не очень большой высоте с небольшими интервалами.
— А наших по-прежнему нет, — вслух подумал кто-то из бойцов.
Одежда на людях измята, в пятнах и глине, лица серые, заросшие щетиной, глаза красные. Многие невольно переводят взгляд с гудящего неба на пленного немца-танкиста Иоганна Мюллера, который сжался от этих ненавидящих взглядов в комок и спрятал голову между коленями.
Давлят резким, хриплым голосом приказал всем побриться и умыться. Перехватив его быстрый взгляд, связист Петя Семенов торопливо развязал вещмешок и подал ему мыльницу, маленькое круглое зеркальце, помазок и бритву.
— Ты посмотри, уцелело! — сказал Давлят про зеркальце.
— Сберег, — улыбнулся Петя Семенов.
Побрившись и умывшись и сняв тем самым с себя толику усталости, Давлят подошел к раненым, стал расспрашивать их о самочувствии, некоторых, которым было худо, утешал.
— Потерпите, — говорил он, — не сегодня-завтра соединимся с нашими, отправят вас в госпиталь, там живо поставят на ноги.
Один из раненых, с перевязанной рукой и толсто забинтованной ногой, усмехнувшись, сказал:
— Спасибо на добром слове, товарищ лейтенант, но кто поручится, что дотянем до госпиталя?
Другой, что лежал на шинели, с вещмешком под головой, прохрипел:
— Не дотянем, перебьют…
Сердце Давлята перевернулось, он весь загорелся от гнева. Но не дал волю чувству, удержал его в груди и ровным тоном сказал:
— Если все, как вы, товарищ Кружков, опустят руки, тогда, конечно, не мудрено стать фашистской добычей.
— Так бросило нас начальство… не выручает, — опять прохрипел Кружков, полыхавший в жару.
На его губах выступала розовая пена. Давлят, наклонившись, стал утирать эту пену платком. Чувствуя на себе испытующие взгляды, он, не разгибаясь, заметил:
— Никто не знает, в каком положении само начальство. Поэтому единственный выход — искать свои части. Для этого нужны терпение и выдержка.
— Оставьте меня, застрелите…
Кружков попытался привстать; Давлят удержал его, а потом, обводя взором бойцов, спросил:
— Скажите, найдется среди нас способный на такую подлость?
Бойцы молчали.
— Товарищей в беде не оставим, — твердо произнес Давлят. — И вообще… — Он хотел сказать, что уныние не к лицу бойцам Красной Армии, в которой один за всех и все за одного, но вместо этого сказал: — У таджиков есть хорошая поговорка: «Пока корень в воде, есть надежда на плоды». Будем надеяться!