— Тетя? — произнесла она.
— Твоя тетя тут не живет, — ласково сказал ей Воробушек.
— Пожалуйста, скажите моей тете Матушке Нож, что я пришла.
Он встал на колено, чтобы сравняться с ней в росте, и тут заметил, что одна из пластинок — иностранная. Он взглянул малышке в лицо, каким-то образом словно стертое пылью. Он понял, что слова на обложке немецкие, и опознал важные — «И. С. Бах». Воробушек снова посмотрел на девочку, не желая поверить, что узнает это скорбящее, нищее дитя.
— Скажите моей тете, — твердо повторила она.
Но этого не понадобилось, потому что его мать вышла во двор, накинув на плечи лоскутное покрывало, и теперь стояла у него за спиной. Мать вскрикнула и прижала девочку к груди.
— Чжу Ли! — сказала она. — Где твоя мама?
В панике она оттолкнула Воробушка и выскочила в переулок, оглядываясь по сторонам.
— Завиток! — закричала Большая Матушка и продолжила кричать. Переулок был пуст — ни души, ничего, кроме мусора и ветра.
Воробушек пулей побежал вниз по переулку — до самого Пекинского шоссе. Но его тети Завитка с Вэнем Мечтателем там не оказалось — ни под приветливой аркой, ни на улице. В конце концов он потратил несколько завалявшихся в кармане монет на полдюжины жареных бататов и бумажный пакет паровых булочек, а затем ринулся назад, через перекресток, огибая велосипеды и проскакивая между пешеходами. Дома он обнаружил Чжу Ли за столом напротив матери. На девочке была одежда Летучего Медведя, а маленькая знакомая рубашка (некогда принадлежавшая самому Воробушку) свисала с нее, как палатка. Когда Воробушек поставил перед ней еду, девочка набросилась на нее, не поднимая глаз, дыша носом и заталкивая в рот как можно больше. Большая Матушка наблюдала за этим в молчании.
Когда Чжу Ли наелась, она вдруг сама по себе направилась в спальню, которую Воробушек делил с братьями. Там она нашла еще одну рубашку и натянула ее поверх той, что уже была на ней надета. Затем она залезла в кровать и попросила Воробушка тоже лечь рядом. Сбитый с толку, он повиновался. Чжу Ли, которая с каждым мигом словно становилась все меньше, забралась к нему в объятия, закрыла глаза и заснула.
Позже, ночью того же дня, под парадную калитку подсунули запечатанный конверт. Адресован он был «госпоже Песни Народа», и господин и госпожа Ма нечаянно наступили на него по дороге в восточный флигель. Господин Ма отдал конверт Большой Матушке Нож, которая его открыла — но, не сумев ничего прочесть зрячим глазом, швырнула им в Папашу Лютню. В письме говорилось, что Завиток и Вэнь Мечтатель были признаны виновными в контрреволюционных преступлениях и приговорены к восьми годам каторжных работ. Их уже этапировали в два разных лагеря перевоспитания на северо-западе. Неважно, сколько раз Большой Матушке повторяли эти слова — письмо все равно оставалось какой-то бессмыслицей. Меж тем автор продолжал: «Мать товарища Вэня умерла от болезни. Поскольку в Биньпае доверить этого ребенка некому, я позволила себе привезти ее сюда. Все необходимые документы и разрешение на жительство прилагаются. Да здравствует наше Отечество! Да здравствует Председатель Мао!» В конверте лежал раскрошившийся, подтаявший леденец «Белый кролик».
— Ты же знаешь, как это бывает, — наконец сказал Папаша Лютня. — Порой ревкомитеты на местах заносит. Я с этим разберусь. Такой приговор сразу в исполнение не приведут. Завиток и Вэнь должны еще быть в Биньпае.
Но он не смотрел ей в лицо и разглядывал вместо этого пустую сигаретную пачку у себя в руке.
Всю ночь Папаша Лютня крутился и вертелся. Чем больше Большая Матушка старалась разглядеть контуры комнаты, тем теснее, казалось, смыкались вокруг нее стены. Муж кричал во сне, и она лупила его по руке, пока он не притих. В собственных горячечных снах Большой Матушке явилась сестра, но Завиток снова была малышкой. Они бежали из Шанхая, пытаясь успеть прежде, чем в город войдут японские войска.
Когда Большая Матушка снова проснулась, рядом с ней спала Чжу Ли.
Они оставались в постели, пока просыпались Папаша Лютня и мальчики. Слушали, как шуршали, расстегиваясь и застегиваясь, школьные ранцы, как гремит из колонок государственный гимн, а по переулкам дребезжат колокольчики и трещотки. Когда Большая Матушка вновь открыла глаза, она на миг растерялась и подумала, что это они с Завитком лежат в родительской кровати, а по подушкам рассыпались сияющие волосы сестры. Сестру она любила как никого на свете. Когда в войну пропали их мужья, они с Завитком выживали вместе, и Большая Матушка ни разу ее не подвела. Она смахнула слезы, которых не смогла сдержать.
У нее было смутное, беспокойное чувство — как будто люди карабкаются куда-то, ломятся прямо по чужим телам, и лезут, и лезут, и падают, и тянут за собой остальных — в полном и тошнотворном молчании. Но за какие преступления? В лагерях перевоспитания на северо-западе сестру, вне всякого сомнения, разлучат с Вэнем Мечтателем. Конечно же, скоро их освободят, наверняка все их преступления — лишь мелкие проступки. Но «мелкая контрреволюционная деятельность» — это вообще как? Большая Матушка никогда еще о таком не слыхивала. Малышка села. Словно слезы тети ее ошпарили, Чжу Ли выползла из-под одеял и вышла из комнаты.