«Училку» звали Анна Николаевна Нелидова.
Самый большой в Красном Коммунаре универмаг «Праздничный» оказался крытым рынком с овощными и мясными рядами. Сейчас поздно, и они безлюдны. В темных холодильниках лежат пустые подносы. Шагающий впереди Илья уверенно петляет между прилавками и выводит меня к палатке с вывеской «Табак». Внутри есть жизнь. Я трижды повторяю продавщице свою просьбу, прежде чем она достает откуда-то сверху пыльный блок стиков. Товар, видимо, непопулярный.
– Только наличными, – говорит она при виде карты и смотрит на мою маску с черепами.
– У тебя не будет? – спрашиваю я Илью. – Завтра сниму и отдам.
Он делает круглые глаза и мотает головой:
– Тут вроде банкомат у входа…
Мы возвращаемся. Мне отчего-то не по себе. Может, все дело в том, что я надеялась на шопинг с тележкой, в которую положила бы круассаны к завтраку и что-нибудь вроде варенья из сосновых шишек. Там такие крошечные маленькие шишечки, когда опускаешь их в горячий чай, они становятся совсем мягкими, а на вкус как елка. «Для поддержания здоровья и хорошего настроения рекомендуем принимать варенье по одной столовой ложке три раза в день!» – со вкусом читал папа этикетку на баночке, прежде чем плюхнуть вишнево-шишечную массу в креманку. И уже оттуда мы принимали по одной, а потом еще по одной – до тех пор, пока не начинали скрести ложками по дну.
Все бы отдала сейчас за маленькую сосновую шишку. Ни про какой шопинг я, конечно, уже не думаю. Лампочка над банкоматом мелко моргает, но, по крайней мере, она здесь есть. Я достаю карту и вставляю ее в картоприемник. Илья продолжает наивно наблюдать за моими действиями. Я кое-как прикрываю кнопки рукой и ввожу ПИН-код: 2303. День и месяц рождения Марта. Снимаю пять тысяч с расчетом на то, что в ближайшее время другой такой возможности не представится. Телефон сообщает из рюкзака о списании. Деньги у меня есть: их ежемесячно перечисляет на эту самую карту семья, которая живет сейчас в нашей московской квартире. Вернее, теперь уже моей: я единственная наследница. Для поддержания здоровья и хорошего настроения рекомендуем не вспоминать о том, что сделала мама.
– Вот видишь, все в порядке! – заявляет рядом со мной жизнерадостный девчачий голос.
Я в панике поднимаю взгляд на Илью, но вижу не его.
– Ну что, пошли? – встряхивает кое-как подстриженным каре незнакомая девица, зачем-то напялившая одежду Ильи, а то и самого Илью. – Закроются же.
– Ты… – Еще никогда в жизни мне не было так страшно.
– Лол, – говорит уже Илья и двигает обратно к палатке. Я – за ним, не сводя с него глаз. – Чего уставилась?
С бешеным сердцебиением и уже не вполне понимая, что делаю, я забираю свой блок стиков, прячу его в рюкзак и очень, очень хочу на воздух.
– Илья?
Она загадочно улыбается и не отвечает. Поправляет волосы. Поводит плечом. Метаморфоза кошмарна своей молниеносностью: Илья не переодевается в платье, не красит глаза и не нахлобучивает – я пытаюсь сглотнуть, но нечего – парик. Его мимика, манеры, походка…
– Как ты это делаешь?
– У меня два голоса.
Мы наконец выходим на улицу. Я открываю и закрываю рот, будто задыхающаяся рыбка:
– У тебя – два тебя!
– Можно и так сказать. – Она отвешивает комичный поклон. Я пытаюсь втянуть шею в воротник куртки.
К нам семенит маленькая женщина с картонкой в руках – до этого она топталась возле дверей кавказского ресторана. На картонку наклеен лист бумаги с напечатанным на нем черно-белым портретом. Ниже крупно написано: «ЯНА». Черный крестик, молитва.
– Девочки! – говорит попрошайка. – Девочки!
Она тоже видит перед собой двух девочек, хотя у меня при первой встрече с Ильей никаких сомнений в его гендере не возникло.
Я достаю и не глядя протягиваю ей двухсотрублевую купюру. Илья смотрит на нас и умильно улыбается.
– Перестань, пожалуйста. Это выглядит… странно.
Это выглядит как чертово расстройство личности.
– Джону нравится.
– А мне – нет!
Некоторое время мы идем молча. Я тщетно пытаюсь уложить увиденное в голове. Пока что там уйма вопросов, один идиотичнее другого. Наконец я выбираю, как мне кажется, максимально корректный:
– Ты где-то этому учился? Театральный кружок? Может, что-то цирковое?
– Не-а. Я всегда таким был.
Мальчик-девочка. Я вспоминаю все, что знаю о людях-андрогинах, театральном амплуа травести и, наконец, гендерфлюидности. Знаю почти ничего.
– Прости, – мямлю я, отчаянно сожалея, что не слишком компетентна. – Если не секрет, кто тебе нравится? В смысле… Если неприятно, можешь не отвечать.