Ощущение того, что вот-вот что-то произойдет, было почти осязаемым, как электричество, витающее в воздухе, и от него у детей по спине бежали мурашки.
– Раздевайтесь! Сейчас же! – выкрикнула Шелли.
Только не это.
Только не снова.
За что?
Иногда Никки и Шейн пытались сопротивляться. Но делали только хуже себе. Шелли злилась еще сильнее, а злить Шелли – с пылающим лицом и выпученными глазами – было все равно что самому прыгнуть в пасть огнедышащего дракона. В большинстве случаев они просто подчинялись. Никки впоследствии никак не могла вспомнить, за что мать злилась на них, и точно так же она не помнила, почему ни она, ни ее двоюродный брат не решались дать ей решительный отпор.
«Наверняка на то была причина, – говорила она, пытаясь разобраться, за что тем вечером мать набросилась на них. – Но я, честное слово, не помню, какая именно».
Они стянули одежду, думая, что их заставят вместе валяться в грязи, но Дэйва в тот момент не было дома. Он практически всегда руководил валянием, стоя в темноте и поливая их из шланга, и повторял команды, которые отдавала жена. Судя по всему, им грозило новое наказание, и ни один из детей не представлял, что их ждет дальше. Шелли велела Никки и Шейну взобраться вверх по холму за домом и сесть там спиной к спине.
– Будете сидеть, пока я не скажу, что хватит.
Потом она вернулась в дом и села смотреть телевизор вместе с Сэми.
Шейн дрожал всем телом, сидя голыми ягодицами на промерзшей земле.
– Я устал от этого дерьма, Никки, – сказал он.
Никки, нагая и заледеневшая, кивнула головой.
– Я тоже.
Облачка пара вырывались у Шейна изо рта.
– Я хочу выбраться отсюда.
– И я, – ответила Никки.
Они не отрываясь смотрели на дом, боясь, что Шелли выйдет оттуда со шлангом и окатит их холодной водой. Это было вполне в ее духе.
А может, заставит Сэми это сделать. Сэми, как узница концлагеря, сотрудничающая с охраной, существовала одновременно в двух мирах, жалуясь матери на сестру и сестре на мать, чтобы как-то продержаться.
Чтобы выжить.
Бывали моменты, когда Никки с Шейном смеялись над тем, что Шелли с ними вытворяла, но в тот морозный вечер на холме за домом у них просто не осталось на это сил.
– Это просто сумасшествие, – говорил Шейн. – Честно, я ненавижу твою мать.
– Я тоже.
Никки не просто слепо соглашалась с братом. Она действительно ненавидела Шелли. Тем не менее часть ее верила, что, несмотря на все издевательства, лучше иметь такую мать, чем никакой. У Шейна не было другой семьи. Неужели он не видит, что это лучше, чем ничего?
Шелли несколько раз выходила на крыльцо и, прислонившись к перилам, наблюдала, как дети трясутся, сидя спина к спине. Оба молчали. Любые мольбы, обращенные к Шелли, приводили к тому, что наказание становилось еще строже.
– Она выжила из ума, – сказал Шейн, когда Шелли вернулась назад в дом.
Никки не собиралась с этим спорить.
–Да, – ответила она, – я знаю.
Сидя на холме, они играли в свою любимую игру – как убить маму. Конечно, это было не всерьез. Просто детские фантазии о мести, которые они иногда себе позволяли.
Например, когда Шелли принимала ванну. Выйдя в холл в халате нараспашку, она приказывала Шейну и Никки набрать для нее воды.
– Налейте мне ванну, – говорила она ни с того ни с сего, когда вдруг испытывала такое желание.
Дети бросались в ванную и открывали краны. Шейн смотрел, как льется вода, а Никки подливала пену для ванны. Любимого аромата у ее матери не было: ей нравились и лаванда, и роза, и жасмин. Никки сидела на краю ванны и наблюдала за тем, как в ней поднимаются горы пены, а потом пробовала температуру воды рукой. За этим надо было следить особенно внимательно.
Горячая, но не слишком.
Шейн тоже смотрел на пену и улыбался.
– Надо бы принести сюда радио, – сказал он как-то раз.
Никки сразу поняла, к чему он клонит. Подняла голову и улыбнулась.
Шейн кивнул.
– Ага, и швырнуть его в воду, когда она сядет.
– Хорошая мысль, – сказала она.
Это была шутка, но благодаря таким шуткам между Шейном и Никки установилась прочная связь.
Стоило Шелли войти в ванную, они сразу умолкали. Она сбрасывала халат и погружалась в воду. Фантазии о том, как они казнят ее электрошоком, развеивались как дым. Несмотря на все, что она с ними творила, они не могли причинить ей вред.