Господин Лимон убедил в этом и моего отца. Когда обследовали обрывок якорной цепи, заметили, что она была крайне ненадежна. Казалось, в его словах был здравый смысл. Однако два несчастных случая в течение всего двух недель должны были его насторожить. А он упорно твердил «трагическая случайность» и так и написал в деле.
Я же считал совсем по-другому. Уже на следующий день после исчезновения братьев я твердо решил: это преступление. Я не знал, почему погибли Жюльетта, Раймонд и Антуан, но точно знал, что их убили. Я все время думал о закрытой кабине. Легко можно было допустить, что кто-то прятался там внутри. И еще я представлял Жюльетту над пропастью и был уверен, что ее столкнули. Естественно, конечно, было пойти и все рассказать вашему предшественнику, но Урсула мне отсоветовала. Она сказала, что мы можем скомпрометировать мою мать. Разве не она дала Роллэну пачку денег? Мать станут подозревать. Нет, только мы сами должны докопаться до истины. Урсула была права. Она напомнила мне о странном поведении матери, граничащем с сумасшествием…
Иногда я сам боялся узнать разгадку этих трагедий. Кто знает, если… Но я гнал от себя эти страшные мысли. Мне легче было считать убийцей человека с шарфом.
Между тем поведение моей матери все больше меня беспокоило. Казалось, ей было плевать на смерть своих сыновей. Отныне она занималась цветами с каким-то остервенением. Поистине, это было безумие! С первыми лучами солнца она появлялась в саду и начинала с неистовой злобой прополку. Ее руки огрубели, как руки крестьян, от вечного копания в земле. Весь день она торчала у своих клумб и приходила в дом только проинспектировать цветы в вазах. Я думаю, что мать просто забыла о нашем существовании.
В то время, как Жан-Клод рассказывал, комиссар Фонтанель думал, как же объяснить «цветочную страсть» Франсуазы Берже. Возможно, эта одержимость возникла из-за рождения Роберта. Ее муж отмечал все более возрастающую отчужденность жены, когда она узнала, что ее ребенок — полный идиот. Бессознательно она обратилась тогда к красоте цветов, не найдя иного выхода.
Жан-Клод тем временем продолжал свое повествование. Он торопился, казалось, ему просто необходимо выплеснуть груз своих знаний.
— Когда с мамой разговаривали, она не отвечала. Либо начинала проклинать стариков, либо скорбеть по поводу какого-то цветка, которого еще не было в ее коллекции. Можно сказать, что она отсутствовала, как будто умерла. До смерти детей все-таки можно было поговорить с ней о многом. Отныне остались только старики и цветы. Однажды в ее присутствии я произнес имя Жерарда Роллэна. И что же? Как будто это был пустой звук для нее. Все, что говорили, не доходило до ее ушей, повисало в воздухе и испарялось. Правда, вскоре после смерти Раймонда и Антуана она совершила покупку. Но это тоже было связано с цветами. Рабочие принесли в дом огромную китайскую вазу, в которую влезла бы целая клумба. Мать бродила по дому с метром, разыскивая, куда можно ее поставить. Наконец, ваза была установлена на сундуке в вестибюле. Тут уж мать отвела душу. Она поставила туда цветущие кусты, кажется, прямо с корнями. Теперь она неустанно хлопотала вокруг своей цветочной архитектуры. Она ужасно полюбила ее. И мне казалось иногда, что кончится тем, что мать со своими рыжими в тон цветам волосами сама превратится в цветы, чтобы стать подобием предмету своей страсти. Она стала как насекомое, которые становятся похожими на лист или травинку, чтобы их не заметили.
А мой отец… Грустно признаться, но исчезновение сыновей его ничуть не огорчило. Два дня спустя он уже забыл о них и заигрывал с Урсулой все настойчивей. Мне это казалось возмутительным, но я не осмеливался сделать ему замечание… Бесконечные влюбленные взгляды, вздохи, слова с двойным смыслом, вся эта галантерейная обходительность вызывали во мне нестерпимый стыд за него.
Нет, я не ревновал к отцу. Я был убежден, что с этой стороны мне нечего опасаться. Никогда Урсула не сможет увлечься этим старым ощипанным египетским жрецом. Но я же видел, что она проводит время с ним в долгих беседах, и злился, что он крадет эти часы у меня. Это время мы могли бы провести вместе с ней. Я все время ломал голову, как же мне завоевать Урсулу. Надо совершить что-то героическое. Я решил самостоятельно раскрыть преступление. Понимаете, господин комиссар, я хотел вызвать ее восхищение. Вот почему я решил добиться от Жерарда Роллэна полного признания, буквально взять его за горло. Предприятие, конечно, было рискованным. Если человек с шарфом убил мою сестру и братьев, он способен расправиться и со мной.