Вот он уже перед ее дверью. И дрожит, как… мальчишка. Он опять стал колебаться. Можно еще передумать и вернуться к себе. Завтра он извинится, сошлется на ужасную мигрень или на слишком юный возраст Урсулы. Нет, нет, нельзя быть трусом… Жак Берже нажал на дверную ручку и тихо открыл дверь.
Комната была погружена во мрак. Закрыв дверь, он остановился у входа с сильно бьющимся сердцем, его нервы были, как натянутые струны. Он услышал ее дыхание. Глаза постепенно привыкали к темноте, и уже можно было различить очертания тела, лежащего на белизне простыни. Жак Берже тихо спросил: «Урсула?» Его позвали шепотом: «Идите же». Он сделал несколько шагов вперед и наткнулся на угол шкафа. Лампа с абажуром перевернулась, и Урсула предостерегла его: «Шш!» Он подумал, как все хорошо начинается. Он весь дрожал от возбуждения, и мысль о том, что он может оказаться плохим любовником, испарилась.
Жак Берже разделся и положил одежду на стул, который нашел ощупью. Он вспомнил, что в кармане халата лежит пачка сигарет. Он вытащил ее и положил на ночной столик, подумав, как будет приятно потом закурить… Все это время ему было слышно прерывистое дыхание Урсулы, и он подумал, что она волнуется не меньше.
Вот и кровать. Он лег рядом с девушкой. Волосяной матрас легонько скрипнул. Неважно. Надо надеяться, что Жан-Клод уже видит десятый сон, иначе, если он узнает, то станет ревновать. Две руки легли ему на плечи и скользнули к затылку, а рот запечатлел на его щеке влажный поцелуй. Жак Берже сжал в объятиях столь желанное тело. На девушке была рубашка из грубой и шероховатой материи с воротом из жесткого кружева.
Странная вещь, он не узнавал ее запах, ноздри щекотал совсем другой… сухой… запах… пыли, который всегда витает внутри старых фолиантов… Очень странно. Но еще более странно, что тело, которое он ласкает дрожащей рукой, вялое, лишенное упругости… и эта дряблая грудь. Рука Жака Берже запуталась в неприятно жестких волосах, словно он прикасался к пакле. Он внезапно отодвинулся, выскочил из постели и в три прыжка достиг выключателя у двери.
Свет залил комнату, и он увидел перед собой старуху с безобразным лицом, злобную, с темными глазами и ввалившимся ртом. Сверхъестественный ужас парализовал его. Потом он закричал, что-то в нем словно разбилось, и потом он завыл.
И тогда как будто поднялись тяжелые каменные плиты, и из подвалов его памяти хлынул наружу весь забытый и некогда уничтоженный мир.
Глава 5
На заре 21 июля 1944 года обер-лейтенант граф Клаус фон Герренталь ворвался, как порыв ветра, в комнату своего друга Линстофа, который крепко спал. Фон Герренталь принялся неистово трясти его за плечо и, когда тот наконец открыл глаза, отрывисто произнес:
— Дело провалилось. Свинья еще жива. Бомба просто оцарапала его. Я только что слушал радио.
— Что произошло в Берлине?
— Витцлебен и Бек арестованы, так же, как Штауфенберг. Все рухнуло. Нас причисляют к заговорщикам. Сначала нас разжалуют, затем арестуют и, вероятно, расстреляют… или повесят. Гестапо обожает виселицы. Либо…
— Что либо?
— Либо мы попытаемся скрыться. Слушай, я знаю выход. Прежде чем прибыть сюда, я принял меры во Франции. Доверься мне. Нам надо пробраться в Роше-Гийон. Это в шестидесяти километрах от Парижа, там находится КП группы армий Б. Если мы туда попадем, мы спасены.
— Как нам это может удасться? Ведь сразу поднимут тревогу. Полиция начнет прочесывать дороги. И потом ведь надо перейти границу, как быть с проверкой документов?
— Ты тысячу раз прав, — сказал Герренталь. — Мы пересечем границу на поезде в составе полка.
— Какого полка?
— Слушай, в Тюттлингене, в двадцати километрах отсюда, стоит полк, который сегодня вечером отправляется на фронт в Нормандию. У меня там есть два надежных друга среди офицеров. Мы отправимся с ними. Затеряемся среди военных, нас никто и не заметит.
— Великолепная идея, но кто тебе сказал, что твои друзья согласятся играть в эту игру? Они очень рискуют.
— Конечно, но они на стороне антигитлеровской коалиции. Я должен повидать их сегодня же, чтобы сообщить о нашем плане.
— А твоя жена? Как же ты ее оставишь, ведь ты говорил, что она беременна?
— Узнаешь ее, — ответил Герренталь, — тогда поймешь, почему я уезжаю без сожаления.
Час спустя двое мужчин спустились в громадный зал на первом этаже. Сквозь высокие окна виднелся огромный старинный одичавший парк. В глубине зала стоял рояль, на стене слева от двери висела галерея семейных портретов. Один из них был перевернут головой вниз.