Весь день я бродил в поисках Урсулы. Заходил во все кафе и темные мрачные погребки, где за круглым столом сидели ветераны войны и вспоминали времена своей фронтовой юности. Я забрел в протестантский кафедральный собор, пустой и печальный, где единственным украшением было распятие на белой стене, и в огромной дубовой раме перечислены псалмы, предназначавшиеся для будущей службы.
Наступил вечер. Мир окрасился в золото и пурпур. Я шел по центральной аллее городского сада, дошел до лужайки с огромной клумбой в центре и устало сел на скамью. Кроваво-красные цветы так гармонировали с пожаром небес! Кто-то играл на органе в кафедральном соборе, и торжественная и печальная музыка проникала в сад. С приходом вечера все вокруг наполнилось необъяснимым волнением. Со всех сторон таинственные голоса нашептывали мне: Урсула, Урсула… У меня нестерпимо болела голова, и в висках стучало. Мне казалось, что маленькое черное чудовище скрючилось под одеждой у меня на груди, и время от времени его цепкая лапа впивалась в мой мозг. Огромные черные покрывала колыхались перед лицом, иногда они расступались, и я видел мрачный поток, несущий в своих волнах белые трупы. В карканьи ворон мне слышалось лишь одно слово: смерть. Это страшное слово парило над землей, угадывалось в шелесте крон деревьев и тысячекратно повторялось тучей черных птиц, летящих к горизонту.
Я не мог больше этого выносить; мой череп раскалывался. Я упал на колени, лицом уткнувшись в цветы. И постепенно приступ прошел, как будто лепестки и тычинки прогнали мрачную армию теней. Щеки мои были мокрыми — я плакал! Я поднялся и сел на ту же скамью, раздумывая, что мне теперь делать.
На скамейке лежала забытая газета. Я принялся ее машинально перелистывать, и вдруг на одной из страниц мне в глаза бросилась фотография Урсулы. Это было настолько неожиданно, что я не поверил. Я закрыл газету и принялся просматривать ее с первой страницы. Передовая была посвящена политическому обзору отношений Германии с другими странами. Глаза поверхностно скользили по строкам. Я бросил читать и снова стал листать газету. И опять увидел Урсулу. Она была сфотографирована в длинном белом платье, которое я так хорошо знал, — оно открывало ее дивные плечи и позволяло разглядеть выемку груди. На фотографии у Урсулы был слегка испуганный вид, и я вспомнил другой снимок, который когда-то сделал югославский фотограф. Я хранил его, как драгоценность. Под фотографией была подпись: «Троссинген, 15 апреля. Мы счастливы объявить нашим согражданам о помолвке фрейлен Урсулы фон Герренталь с графом Карлом фон Леибевич. Церемония состоится сегодня вечером в фамильном замке». Было как раз 15 апреля. Этим вечером Урсула должна была стать невестой.
Я поднялся, вышел из цветущего парка и попал на центральную улицу. Я спросил сначала у прохожего, потом у лавочника, как мне пройти к замку семьи фон Герренталь. Мне показали маленькую брусчатую улочку, обсаженную деревьями. Пока я шел, мне пришлось несколько раз отпрыгивать на край канавы, чтобы пропускать машины. Спускалась ночь, и когда я дошел до замка, наступила уже Полная темнота. Густой заросший парк окружал его со всех сторон, но темная громада четко вырисовывалась на фоне неба.
Ворота были открыты, и я без колебаний вошел в парк. Все окна нижнего этажа были ярко освещены. За оконными стеклами я видел двигающиеся силуэты. Слышны были приглушенные звуки музыки. Я подошел поближе. Я ступал очень осторожно, чтобы мои подошвы не скрипели по гравию. Я поднялся по ступеням широкой монументальной лестницы, дошел до террасы, проскользнул к окну и прижался лицом к стеклу.
Я увидал огромный зал с высокими сводчатыми потолками и в нем массу людей. Мужчины во фраках, на которых были приколоты военные знаки отличия, танцевали с женщинами в длинных вечерних платьях. На эстраде оркестр из старых седовласых музыкантов играл без перерыва. Было очень много старых людей. У многих приглашенных блестели лысые черепа, а на цепочке висел монокль. Я заметил Урсулу, и меня начала бить дрожь. Она стояла возле буфета и разговаривала с высоким молодым человеком, очень тонким и неподвижным, с печальным и серьезным лицом. Девушка совсем не выглядела счастливой. Мне показалось, что все это торжество было ей скучно, она украдкой поглядывала на свои часы и иногда задумчиво потирала руки, так хорошо знакомым мне жестом.