— Я вхожу, Сотка, — предупредил Александр, с облегчением вздыхая, когда ещё раз прозвучал щелчок предохранителя.
— Входи, — снова усмехнулся солдат. — Присаживайся рядом. Подумаем. Здесь и бумаги валом, чтобы говно в заду не липло, когда будем назад топать.
Включив фонарь, Александр вошёл. В луче света, посреди заваленной различным хламом комнаты, стянув штаны и опираясь на автомат, сидел старшина, разминая в руке какой–то обрывок бумаги. Офицер не раз видел, как люди справляют нужду, но то, что он увидел, никак не укладывалось в его сознании. Один человек сидел и гадил в жилище другого человека… В это было просто невозможно поверить!
— Сотка, ты вообще рехнулся?!
— Ты чего, старлей? Первый раз замужем? — ответил солдат. — Этим барбекам надо срать при любом удобном случае. Они нам, мы им. Да, убери ты этот фонарь, нах..! — скривился Сотка, прикрывая лицо от света бумажкой, исписанной какой–то густой арабской вязью, разукрашенной какими–то рисованными растениями, орнаментом. — Весь кайф ломаешь!..
Резкий, тяжёлый на весь вес справедливого негодования, удар берцем в лицо, опрокинул Сотку на спину. Солдат попытался или что–то сказать, или крикнуть, то вместо этого в его горле что–то заклокотало. Не давая ему опомниться, прийти в себя, Александр подскочил к нему, и ещё дважды, сильно и молча, опустил каблук нового ботинка прямо на разинутый рот человека. В дёргающем луче фонаря лицо Сотки разорвалось, оплыло кровью и осколками зубов. Этих ударов оказалось мало. Громила был крепок. Он перевернулся на бок и встал на четвереньки, сжимая в руках оружие, которое так и не выпустил. Автомат был уже снят с предохранителя. Дальше время для Александра замедлилось, загустело в каждом своём мгновении, застревая на каждой доле секунды, словно в последний раз смакуя жалкие остатки жизни. Он успел ударить по стволу, отвести его в сторону, когда длинная, оглушающая, с длинными рваными вспышками очередь, стала крошить жалкую мебель, выбивать твёрдые куски глины из стены, наполняя комнату грохотом, пылью и сладким пороховым запахом, отчасти забившим зловоние. Широкий, с размаха удар ногой снова пришёлся в лицо Сотке. Он дёрнулся, отпустил курок, повалился на локти, отставив волосатый белый зад со спущенными штанами. Размахнувшись автоматом, Александр обрушил приклад на шею солдату. Что–то в последний момент его заставило ослабить замах, и удар вышел незвучным, мягким, но его было достаточно, чтобы Сотка ничком повалился на пол, животом в собственное дерьмо, на свои безвольно подломленные руки. Наклонившись над бесчувственным человеком, офицер подобрал автомат и забрал из разгрузки тяжёлый автоматический американский «кольт», пистолет. Наверняка, у солдата было припрятано ещё оружие, но ворочать огромное тело по полу, постоянно рискуя испачкаться испражнениями, не хотелось. Были ещё и гранаты. Но странное, мягкое безразличие ко всему, что должно было произойти потом, неожиданно охватило Александра. Подступила тошнота.
На выходе из дома его резко окликнули.
— Стоять, падла! Бросай оружие! Руки вверх!
Он знал, что там, где–то в темноте, в силуэт его фигуры сейчас нацелены несколько стволов. Выключив фонарь и бросив автомат Сотки подальше от себя, он сказал:
— Отставить! Опустить стволы, уроды! Старший лейтенант Левченко идёт. — И тут его стошнило. Желудок сворачивался жгутом, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, но из горла вылетал лишь какой–то натужный скрип. Приступ повторился несколько раз.
— Это наш старлей, — прошептал кто–то.
— Он стрелял?
— А х… его знает! Его спроси. Да, убери ствол, дурак!
— Стрелял–то кто?
— Здесь стреляли — точно говорю.
Кто–то охватил Левченко за плечи и сунул под нос флягу с отвинченной крышкой. Он жадно схватил её и сделал несколько больших глотков, стараясь распробовать содержимое, но ставший сухим до шершавости язык упрямо не хотел чувствовать вкуса. Попав в желудок, прохладная жидкость наполнила его, избавила от мучительной судороги и тошноты. Наконец вернулся вкус. Это был чай. Ароматный, вкусный, холодный и очень сладкий. Чёрт! Это был простой чай, но какой вкусный!..
Он вернул флягу солдату, быстро подсветив фонарём его лицо. Это был Немец.
— Что случилось, старший лейтенант? — слегка встряхнул его солдат.
— Ничего, Немец, — перевёл дух Александр. — Сотка обосрался. Заберите его оттуда. Только осторожно. В дерьмо не влезьте. Оно повсюду. Автомат его вот. Валяется.