БТР торопливо скребся всеми своими восьмью колёсами по колючему и шершавому гравию дороги, всё дальше и дальше уходя от холода опасности, от смертоносной темени ночи.
Утром его разбудил Сазонов.
Александр мог припомнить, как они приехали на заставу, а дальше память была словно гильотинирована, и лёжа на кровати в той же самой одежде, что и в ночном выходе, он силился припомнить хоть какие–нибудь детали. Но последним запомнившимся моментом был освещённый фарами бронетранспортёра КПП заставы. Затем — темень, словно в сознание, ослабленное пережитыми ужасом и потрясениями, хлынула сама ночь.
Старший лейтенант Сазонов держал в руках кружку, от которой сильно пахло кофе.
— На–ка, похлебай. Горячий! Кофе, растворимый. Из личных запасов.
Сознание, не отдохнувшее, плавающее, словно в расплавленном мозгу, упорно не хотело устраиваться в действительности. Это было похоже на сильное опьянение.
Он с трудом сел на кровати, едва соображая, что спал (или просто потерял сознание) не только в перепачканной одежде, но и с оружием, притом, не поставленном на предохранитель.
Кофе действительно был горячим. Натуральным он был весьма условно. Вкус настоящего кофе ещё был памятен с недавней Беларуси. Но и этот был хорош. Горячий, ароматный и сладкий. После всего пережитого он был как средство против похмелья.
Пару глотков и кисель сознания стал обретать форму, впиваясь невидимыми нитями чувств в окружающую реальность.
— Как я здесь оказался?
— Сам дошёл. Дошёл до койки и рухнул. Я тебя не стал трогать и другим не велел.
— Чёрт! Автомат на предохранитель даже не поставил.
— Он пуст. Я проверил.
— Чего ж не забрал?
— Не рискнул.
Александр ещё отхлебнул из выщербленной, исцарапанной эмалированной кружки живительного напитка. От тепла внутри оттаивала душа, и размягчалось сердце.
— Который час? — спохватился он, глянув на часы и увидев, что они разбиты.
— Пять минут по шести.
— Мог бы и не будить. Мне вчера досталось.
— Извини. Не моя прихоть.
— Лунатик? Чего хочет?
— Не знаю. Приехал с джипами. Попросил доставить тебя живого или мёртвого.
— И это просьба? — усмехнулся Александр.
— Как есть, — слегка хмыкнул Виталий.
В комнатёнке было светло. Жёлтый свет солнца ядовитым золотом вливался в помещение через небольшое оконце.
— Тепло? — не скрывая надежды в голосе, спросил Александр, ёжась от холода, которым были пропитаны его ноющие от боли члены.
— Не холодно. Прохладно. К обеду снова будет жарко. Ты сразу пойдёшь или позавтракаешь. Я приказал в штабе накрыть.
— Я потом поем, Виталик. Боюсь, что блевану после общения с Лунатиком. Где Савченко?
— Там, — глухо и неопределённо ответил Сазонов, махнув рукой в
сторону входных дверей. — Куда он денется. Вдаваться в детали не было желания.
— Тебе бы умыться и показаться нашему санитару. Лицо разбито так, что и не узнать.
С кряхтением и стонами Александру удалось подняться с кровати. Одежда на нём высохла. Вместе с ней высохли и стали жёсткими грязь и глина, которую он собирал, ползая ночью по дороге и среди камней. Теперь она скребла по ушибам и ссадинам, доставляя неприятности. О ноющих от крепатуры мышцах, ушибах можно было и не вспоминать. Больше же всего болело лицо, особенно подбородок. Болели зубы. Он коснулся их пальцами, и от этого лёгкого прикосновения едва сдержал крик. Из глаз покатились слёзы. Морщась от боли, он провёл по зубам языком. От четырёх передних мало, что осталось. Ещё несколько легко расшатывались языком.
— Твой санитар зубы драть умеет? — И вспомнил: — Как Залобов?
— В принципе, неплохо. Зуб ему вчера всё–таки выдрали. Жалуется на боль в животе. Поднялась температура. Если за пару дней не спадёт, буду везти на «базу», чтобы отправить в санбат.
— Вызови на завтра «вертушку». Мне бы тоже не мешало в санбат. С такими клыками с меня боец никакой. И, кажется, челюсть сломана.
— Говоришь ты вроде бы неплохо. Шепелявишь немного.
— Это акцент, — постарался пошутить Александр. — А челюсть болит и странно скрипит, если подвигать нею.
— Больше ничего не беспокоит?
Он ничего не ответил. Вместо этого опрокинул остаток кофе из кружки в рот. Глоток получился большим. Невероятная боль резанула по челюсти и вязким жаром растеклась по нижней части лица. Зазвенело в ушах. Пришлось подождать минуту и опереться рукой о белёную стену, чтобы не упасть, когда сознание внезапно разрыхлилось и ожило в глазах электрическими сполохами.