— Б…ть! Сказал бы, что спецназовец! — прошипел он через боль.
— Танкист.
— Что?!
— Танкист — говорю. Или в ухо дать?
— Да, пошёл ты на …й, танкист! Сейчас офицеры придут. Они, б… ть, тебе зададут.
— Уже пришли.
Левченко присел возле техника и достал из нагрудного кармана погоны и продемонстрировал их технику. Погоны он снял по совету подполковника Степанова, который объяснил это просто, мол, не стоит дразнить драконов, то есть, снайперов.
— А чего ж молчал, старлей?!
— Слушал. Пытался разобраться в ситуации.
— Ты нормальный? Я тебя за духа принял!
Авиатехник помассировал ушибленное место и попытался встать. Он немного попрыгал на одной ноге, затем осторожно стал на ушибленную. Его лицо исказила гримаса боли.
— Нет, ты скажи: ты нормальный? Ты же человека искалечил? Как же я теперь летать буду?
— Маши руками и лети, — засмеялся Саша. — Всё в твоих руках!
— Умный, да? Шутки шутишь?
— Да, сегодня твоя очередь плакать.
Громила улыбнулся и хмыкнул.
— Ловко же ты меня! Я тебя хотел уже размазывать по всей площадке. Уважаю. Он протянул руку.
— Лейтенант Иванец. — Он оглянулся на стоящий за его спиной вертолёт. — Бортпроводник вот этой пташки. Саша Иванец.
— Старший лейтенант Левченко. Александр Левченко.
— О! Тёзка! Пить хочешь?
Солнце, укорачивая тени, упорно лезло на полдень. Небо стало жёлтым, а воздух над землёй стал дрожать, раскаляясь. Навьюченный различным добром: магазинами, подсумками, шлемом, биноклем, разгрузкой, полевым ранцем, патронами, гранатами, пистолетом и автоматом, придавленный бронежилетом, упакованный в новую, дурно пахнущую нафталином униформу, не способную «дышать», Саша безнадёжно исходил потом. Он чувствовал, как горячие струйки стекают по рёбрам, по хребту, липнут в ногах и растекаются в промежности. Небольшое короткое физическое упражнение по успокоению случайного «доброжелателя» выдавило из тела, как казалось, все остатки влаги. Саша облизнулся и отёр локтём лицо.
— Пивка бы… Холодненького.
— Как скажешь, Саня!
Техник захромал к зеву люка вертолёта, и уже на трапе обернулся.
— Слушай, друг, а ты приёмчиком–то не поделишься? Ловко ты меня сделал!
— Жарко, Саня. Я уже весь поплыл. В другой раз. Обязательно.
Солнце безжалостно обпекало кожу через ткань униформы. Стало звенеть в ушах, и этот предупредительный зуммер неприятно нарастал в сознании. Надо было срочно искать воду и тень. Иначе до теплового удара оставалось не больше пары минут.
Через минуту техник вылез наружу. Он уже не хромал и держал в своих могучих руках четыре запотевших бутылки с полосатыми этикетками. «Жигулёвское». Александр, как осёл за морковкой пошёл за техником, который направился на другую сторону вертолёта, в тень. Он сел на баллон, Саша пристроился рядом, прямо на металл площадки. Жар, поднимающийся с раскалённой части площадки копошился в тени, десятками горячих невидимых змей набрасываясь на тела людей. От вертолёта в такую жару остро несло раскалённым маслом, керосином и гарью. Но пара глотков пива, и однообразное раскалённое пространство вокруг снова расцвело весенними красками.
— Недавно? — спросил техник.
— Сегодня.
— Куда?
— На роту Кадаева.
— А–а–а… Знал я его. Хороший мужик.
Каждый из них допил свою бутылку. Пора было приниматься за вторую. В такую жару достаточно было пяти минут, чтобы пиво стало противно–тёплым. Таджикско–узбекская весна была щедра на жару. Но её скоро сменит лето, и тогда будут повсеместно властвовать засуха и нестерпимый зной.
— А где пассажиры? Должны были уже вылетать.
Техник глянул на часы, одновременно зубами срывая крышку с пивной бутылки.
— Да, должны. Но, что должено, на то положено — знаешь?