Я не знала, что именно хочу обнаружить вблизи усадьбы принца, но что-то мне подсказывало, что там есть ответы. Без козней Ариды не обошлось, думала я, разглядывая в окно бесконечную череду деревьев вдоль дороги. Она наверняка наушничала принцу, разузнав от своих портовых знакомых о прибытии Трисмегиста. Конечно кому же хочется влезать в смертельно больную шкурку обратно?
— Усадьба принца! — громко крикнул Ганс. — Но там не проехать, сами знаете.
Знаю. Ведь граф уже говорил, насколько хорошо охраняется жилище единственного королевского наследника. Гораздо лучше, чем сам дворец.
Я вылезла и огляделась. Странно: никаких признаков графа или его лошади не было. А ведь именно сюда он вчера поехал, именно здесь или поблизости должен был караулить свою бывшую женушку…
— Вы куда? — вопрос Ганса раздался позади, когда я уже свернула с дороги в лесок. — Подождите, я с вами. Сейчас только карету уберу с глаз…
Я постояла пять минут, пока слуга приблизился, затем мы зашагали рядом.
— Ищем графа Сангиана, — сообщила я ему. — Он вчера уехал именно сюда, до сих пор от него ни слуху, ни духу. Даже если его схватили, конь-то по крайней мере должен рядом быть.
— Должен, — согласился Ганс, срезая острым ножом мешавшие проходу ветки. — И если его лошадь тут, она меня узнает, поверьте.
И действительно, сделав еще сотню шагов, мы услышали лошадиное ржание. Вскоре на свист Ганса прибежала сама кобылка: рыжеватой масти крепкое животное.
— Аврора! — обрадованно погладил Ганс лошадку по атласной щеке.
— А хозяин твой где? — тоже обратилась я к умному зверю.
Та посмотрела на меня черными блестящими глазами и будто поняв, устремилась вглубь зарослей. Мы побежали следом.
Примерно через пятьдесят метров в неглубоком овраге был обнаружен лежащий на земле граф, не подающий признаков жизни.
Глава 38
Я бросилась к графу, который выглядел самым настоящим трупом. Перепуганная сама почти до смерти, я была уже готова лечь с ним рядом и так остаться.
— Госпожа, госпожа, он жив, дышит еще, — я очнулась от тихого радостного восклицания Ганса, который, приложив ухо к груди графа, прислушивался к его дыханию.
Я тут же вскочила. Помирать резко расхотелось. Еще повоюем, пожалуй!
— В карету его! — приказала я и первой взялась поднимать раненого.
Как оказалось, на боку под окровавленной рубашкой у бедняги зияло отверстие, нанесенное чем-то острым.
— Глубокая рана, — заметил Ганс, когда мы, едва дыша, дотащили графа до кареты и осторожно там уложили. — Надо к искусному доктору.
— К Трисмегисту, — распорядилась я.
Наконец раненый был водружен в карету. Сев рядом, я придерживала его, поскольку без сознания он мог свалиться на пол в любой момент. Аврору Ганс пристегнул бежать следом.
Карета затряслась по грунтовке, граф время от времени постанывал, я с трудом, но удерживала его. Хотя он было довольно тяжел, если честно, и массивен. Однако, как говорится, своя ноша не тянет. А то что Санген — моя ноша, я в глубине души уже не сомневалась. Хотя признаться открыто в этом ему пока не могла.
— Как он там, госпожа? — время от времени выкрикивал Ганс, погоняя коней.
— Держится, — отвечала я. — Давай быстрей.
И карета неслась дальше.
Меня занимал вопрос, кто же ранил графа. Неужели Арида? Или, может, принц? Если наследник короны влюбился в негодяйку и думая, что защищает ее, вполне мог бы и пырнуть графа. Но как же подло поступил это неведомый враг, кем бы он ни был. Бросить умирающего в овраге на верную смерть, беспомощного…
Спустя час мы достигли Петары. Быстро проехав по мощеным городским улочкам, остановились возле лавки Трисмегиста. Только бы дома был, молила я про себя.
К счастью, лекарь оказался дома. А едва услышав, что граф ранен, бросился помогать вытаскивать его из кареты.
Вскоре раненый уже был водружен на очищенный от склянок лабораторный стол, а Трисмегист осматривал рану. Я внимательно следила за выражением его лица, пытаясь понять, насколько плохи дела.
Трисмегист снял с граф сюртук, окровавленную рубашку, очистил кожу от запекшейся крови и склонился над раной. Спустя минуту разогнулся и произнес одними губами:
— Вовремя приехали. Еще бы полчаса и все.
Затем, не проронив больше ни слова, принялся обрабатывать рану, зашивать, смазывать какими-то пахучими мазями.