Сделав кружок над чёрным пятном, мы приземлились у его границ. Смрадное дыхание разложения проникло в ноздри. Запах был специфическим и вонял не только серой, но и имел химический оттенок, от которого тут же начинала кружиться голова. Картаполов вдохнул ароматы альпийских лугов и едва не выблевал содержимое желудка.
— Твою мать, — скривился Михаил, сдерживая рвотные позывы.
— Да, Михаил Евгеньевич. Вот так нынче пахнут мои владения. По крайней мере, их часть.
— Может, попробовать выжечь эту гадость? — спросил Лев.
— Твой отец пытался. Ничего не вышло. Но если думаешь, что у тебя выйдет лучше, то вперёд, — улыбнулся я, указав рукой на скверну.
— Если отец не справился, то у меня и вовсе нет шансов.
— Эх, Лев Львович. Нужно больше верить в собственные силы, иначе главой рода тебе не стать. Твой папаша уже предлагал мне возглавить ваш род. Я, конечно, отказался, но ты же понимаешь, что он передаст дела только сильному и самоуверенному. А ты что-то в последнее время подразмяк. Кьяра на тебя плохо влияет.
— Ха-ха! Готов спорить, что он из койки с ней не вылезает, — заржал Оболенский, и Лев тут же толкнул его в чёрную жижу. Гриша вляпался в неё обеими ногами и резко отпрыгнул назад. — Эй! Это же новые туфли. Ну вот, придётся выбросить, — обиженно сказал Оболенский, пытаясь вытереть подошву о траву.
— А нечего глупости говорить. Хотя ты прав, в койке мы проводим немало времени, — улыбнулся Лев. — А это у тебя что там? Танки и гаубицы? — удивился Львов, заметив в центре боевых крыльев технику.
— Да, немного прибарахлился в Польше. Если интересно, попрошу Антипа, чтобы он рассказал о том, как работают железяки. Может, даже покатает вас на танке.
— Конечно интересно! Идём скорее! — восторженно выпалил Лев и потащил нас в сторону техники.
Я сбагрил друзей Антипу, а сам отправился в замок. Семья Тополевых уже меня заждалась. Им не терпелось вернуться домой.
— Виктор. Я твой должник, — серьёзно сказал Никита Юрьевич.
— Наш род будет обязан вам по гроб жизни, — выпалила Настасья, судя по её красным глазам, она снова плакала.
— Да бросьте вы. Всё это случилось из-за меня, так что…
— Не говори глупостей. Герцог давно давил на моего тестя по вопросам не связанным с тобой. Ты лишь стал последней каплей в море угроз, которые вылились в нападения.
— Хммм… Даже обидно. Каплей, — наигранно возмутился я. — Ладно. Я рад, что всё хорошо закончилось, — сказал я и заметил на рукаве Тополева пятно крови. — Никита Юрьевич, как вернёшься домой, сожги костюм или хоть застирай.
Тополев посмотрел на кровь и кивнул.
— Ты прав. Сожгу, чтобы навсегда забыть о случившемся.
— Никита, а откуда это пятно? Тебя ранили? — разволновалась Настасья.
— Не обращай внимания. Носом кровь от волнения пошла, — улыбнулся Никита и обнял жену.
— Да. Кровь так хлестала, что мы её ели остановили, — поддакнул я.
— Виктор Игоревич, ну вы не перебарщивайте. Не так уж много крови и было.
Да, всё почти так и было, если не знать о том, что это кровь покойного герцога.
— Согласен. Я думаю, вы хотите поскорее оказаться дома, поэтому не буду вас задерживать. — Я открыл портал и указал на него рукой, как вдруг семейство Тополевы меня крепко сжало в объятиях.
— Я твой должник, — тихо повторил Тополев, а я лишь улыбнулся и кивнул.
Никита и Настасья скрылись в портале, а я направился на кухню, откуда доносились звуки оживлённой беседы.
— А вы что? — спросила Яшка. Она сидела за кухонным столом и положила руки на ладони, слушая нашего гостя, как завороженная.
— А я решил поставить на это свою жизнь. Думаю, в жизни каждого бывает поворотная точка, когда нужно принять решение, которое изменит всё. Вот я и решил, что-либо я погрязну в долгах и сделаю то, что должен, либо до конца своих дней буду сожалеть о том, что изменил себе.
— Понимаю. У меня были точно такие же мысли, когда попала в рабство к Дубровскому, — хихикнула Яшка.
— Гляди-ка. Прямо-таки в рабство? — спросил я, входя в кухню. — Что-то я не вижу на тебе рабского ошейника. К тому же, ты получаешь зарплату, сумму которой страшно озвучить.
— Ну да, я не жалуюсь, — кокетливо согласилась Яшка и спросила. — Кофе будете?
— Буду. И булочку какую-нибудь. И поесть тоже погрей, пожалуйста.
— А говорите, не рабство. Вон как эксплуатируете меня. Хи-хи!