С каждой секундой на каменном валу появлялось всё больше теневиков. Звон стали непрерывно гудел в ушах. Кровь лилась рекой. Отрубленные конечности валялись повсюду. Смрадный запах серы и железа заполнил воздух отчего хотелось заткнуть нос и убраться отсюда куда подальше.
Но гвардейцы сражались очень достойно. Не зря мы потратили столько времени и сил на их подготовку. Правда сложно подготовиться на все сто к подобной резне. Из-за того что нас атаковали из-под земли, с неба, и со стороны обрыва, началась паника. Ведь летуны то и дело заходили нам в спину.
То и дело я видел, как бойцы из крыла Гантулги отбегают вглубь построения, чтобы перезарядить винтовки. Но многие на позиции уже не возвращались, так как боезапас стремительно таял. Демоны умирали сотнями, а уносили с собой тысячи. В какой-то момент на платформе вала стало настолько тесно от трупов, что маги начали спотыкаться и падать.
Хуже всего было то, что я выжимал из себя все соки. Поднимал нежить, использовал магию природы, магию света с помощью Фервилада, но этого было недостаточно. Враг теснил нас по всем фронтам. В сердцах наших верных бойцов начала зарождаться паника.
Из задних рядов пара человек решили спастись бегством. Покинули строй и рванули по направлению к Дубровке. Но крылатые твари перехватили их на полпути и разорвали в клочья. Проклятье. Такими темпами строй распадётся, и гвардейцы побегут кто куда. Нужно сохранить хотя бы оставшихся бойцов.
— Антип! Срочно отступаем в город! — рявкнул я главе воронов, который вертелся ужом, отбиваясь от двух наседающих одновременно демонов.
Антип резко отскочил назад и выпустил серп тьмы. Заклинание вышло довольно мощным и перерубило рогатых пополам. Но глава воронов вложил в него все свои силы и едва не рухнул от истощения. Увидев, что командир ослабел, вороны обступили его со всех сторон, заняв круговую оборону.
За нашими спинами полыхнули портальные арки и началась эвакуация. А точнее, тактическое отступление. Если останемся оборонять земляной вал, то нам конец.
Поместье Ершовых.
Василий лежал в кровати. В последнее время ему нездоровилось. С дури ума он вернулся к тренировкам — и немного перестарался. Истратил слишком много маны и почувствовал, как сердце сжал лютый холод. Он уж было решил, что настал последний день его жизни, но боги оказались милостивы, послав ему лишь сильное магическое истощение.
Лёжа в кровати, он смотрел в приоткрытое окно. На улице паршивая погода, ветер завывает, качая голые ветви деревьев, с неба срываются капли, вся эта серость нагоняла уныние. Очень хотелось вернуться в академию. К своим друзьям. Снова участвовать в турнирах, сидеть в кабаках, наслаждаться жизнью. А вместо этого — он получил проклятье от прадеда, которого даже никогда не видел. Везунчик, что тут ещё скажешь?
Василий вздохнул, потянулся к прикроватной тумбочке и взял с неё мобилет. Пальцы дрожали, поэтому набрать номер Дубровского удалось далеко не с первого раза. Длинные гудки и ничего более. Виктор не берёт трубку. Тогда Ершов позвонил Картаполову, а там та же история.
— Да вы издеваетесь? — усмехнулся Василий и набрал номер Льва. Глухо. Оболенский? И там тишина. — Вот это настоящие друзья. Исчезли и не дают о себе знать всю последнюю неделю. Просто замечательно, — выдохнул Ершов и посмотрел на приоткрывшуюся дверь.
В комнату вошла Лунгина с тарелкой горячего супа, от которого шел сытный пар.
— Я тебе покушать принесла, — улыбнулась Елизавета, скрывая беспокойство. Но по её красным глазам было ясно, что девушка совсем недавно плакала.
— Спасибо, но я не голоден, — ответил Василий как можно мягче.
— Открывай рот, я тебе говорю. Ишь, чего! Не голоден он. Я этот суп полдня варила. Давай. Ложечку за Дубровского. Ам! — Елизавета зачерпнула ложку супа и без спроса запихнула в рот Василию.
Суп был пересолен, зато наваристый и с кучей картошки. Всё как любил Ершов, если соли положить поменьше, конечно. Василию ничего не оставалось, кроме как подчиниться женской воле. Ведь он не враг себе. Да и сил спорить совершенно не было.
— Вкусно, — сказал Василий и измученно улыбнулся в ответ.
Я ушел в перекат,уворачиваясь от огромной булавы, которой меня пытались прихлопнуть, словно муху, и одним ударом отсёк правую ногу четырёхметровому гиганту. Оступившись, он полетел в пропасть, потащив за собой десяток нерасторопных товарищей. В центре мясорубки порхал Львович. Двуручный меч он сменил на парные клинки длиной в локоть и без остановки рубил, колол и резал.