— Ей теплее с ними будет. Хотя, на память... сними с нитки две жемчужины — тебе и мне.
Так и сделали.
Оставили возле лежанки лопатку, чашу, кое-что из утвари, чтобы не обиделся хозяин за своеволие незваных гостей, чтобы присмотрел за одинокой могилкой. Собрали в кучку и сожгли ненужные уже Машенькины вещи.
Застоявшиеся мулы резво семенили по дороге. Один из трех бежал налегке. Антонио все оглядывался на неказистый крест.
Снова пуста и больна была его душа.
Айриш, оказывается, ничтоже сумняшеся, проехал до караван-сарая и ждал спутников, отдыхая, прислушиваясь к своему самочувствию. Никаких признаков болезни — слава Всевышнему — не отмечалось. Он не чурался людей. Правда, сложно было обходиться без толмача. Ну да звенели бы денежки в кошеле. Это Гавря — чудак, забился в клетушку на скотном дворе. И ему оставляют у входа куски лепешек. Будто прокаженному...
Бог или судьба оказалась снисходительной к остальным. Больше никто не заболел.
Айриша некоторое время волновали мысли о свешневском тайнике. Не давал указаний Уго на такой вот случай. Гавря откопает, по закону вроде бы должен передать содержимое Антонио. Неужели у того хватит совести присвоить чужие деньги? Нет, наверное, не составит большого труда убедить его передать состояние ордену, то есть, Айришу, как полномочному представителю Обществу Иезуитов. Хотя, пока рано думать о тайнике. Новгород ох как еще далеко!..
Каспийское море покачало их в серых ладонях волн, окатило ледяными брызгами, но пропустило к Астрахани.
Антонио двигался вслед за спутниками, будто камушек, катящийся с горки. Ни смысла, ни цели не видел он впереди. Андрес звал его с собою в Голландию. Но Антонио, сполна хлебнувший бесприютной жизни и, в отличие от друга, имевший прекрасный особняк в Испании, вдруг почувствовал, как соскучился по Алькала, по просторному кабинету в отчем доме...
Бурлаки медленно, под тягучие песни, тянули судно вверх по замерзающей Волге. Антонио смотрел на голые степи с редкими кривыми черными деревьями, татарские усыпальницы, похожие на часовенки или круглые сквозные башенки.
Слова помимо воли складывались в строки:
Любовь родилась рано и не там.
А может быть, не там да запоздала.
И капли крови — алые кораллы —
Рассыпаны на снежных покрывалах.
Беда за нами ходит по пятам.
Один Айриш был спокоен и доволен происходящим. В Астрахани все сошло как нельзя лучше. Гаврю он уговорил сыграть роль разоренного купца со слугами. Вручил ему все грамоты. Служивые люди осмотрели все вещи путников — и правда, не с чего пошлину брать — пустили их в Россию и пожалели еще. Айриш хорошо говорил по-русски. Лишь певучесть речи и смуглость выдавали в нем южанина. При каждом удобном случае он знакомился с новыми людьми, записывая добытые сведения в тетрадь, хранимую на груди.
Про Астрахань он писал, что убегают сюда смутьяны и провинившиеся от власти московской, а в кремле здешнем содержатся заложники — мурзы и местные князьки — на случай возможного бунта; что в приказе стрелецком не менее пятисот воинов, а ширина Волги тут за триста саженей...
Доплыли до Нижнего Новгорода — только тут ударили морозы. Испанцы и индиец с удивлением разглядывали русские сани. Гавря по-хозяйски подыскивал санный караван, с которым дошли бы прямо до Москвы. Айриш удовлетворенно строчил вечерами при свечке в маленьких гостиничках под уютное потрескивание дров в чудесной русской печке: "Одиннадцать башен в самых опасных местах имеются тут и четверо ворот: Дмитровские, Николаевские, Ивановские и Егорьевские. Перед первыми — отводная башня, что соединяется с воротами каменным мостом, перекинутым через ров. Стрельцы вооружены пищалями..."
Плавно и скоро скользили липовые сани по московскому тракту. Славно было дремать в теплом войлочном гнездышке. Казалось — не недели, а годы прошли после торопливых похорон. И была ли на свете Машенька? Вспыхнула лучинкой. Только-только отогреваться стал Антонио возле родной души... Остались то ли грезы... то ли сновидения...
— Эге-гей!.. Вот она, белокаменная! — прокричал ямщик. Вспыхнули под холодным зимним солнцем золотые купола соборов и церквушек.
К постоялому двору доставил путников санный караван. Оставили вещи, сговорились о ночлеге и, отобедав, Гавря, Андрес и Антонио отправились к купцу Строганову, а Айриш, на свой страх и риск, пошел побродить по Москве, твердо запомнив местоположение гостиницы рядом с Андреевской церковью в Китай-городе. Не хотелось терять времени. Могло случиться так, что день-два и придется ехать дальше в Новгород — отставать от Гаври он пока опасался. Хоть и хорохорился, и сходило все гладко, но чужая страна — не родное селение, еретики-православные со всех сторон. Только в Новгороде он рассчитывал встретить собратьев по вере. Тех, что поймут, поддержат. И дальше даже Гавря не нужен будет ему. А пока... Эх, пробраться бы в сердце Кремля, в царевы палаты! Высмотреть все, с прислугой связи наладить...