— Слышал. Но я не торгую пока.
— Мало ли? А как ты пробрался на землю нашу?
— С этими вот грамотами. Виноват. Очень хотелось по родине хозяина своего, хорошего человека, пройти.
— Да-а... — многозначительно протянул Иван Неделя. — Наказания тебе не избежать.
Он взялся за московскую грамоту. Что-то привлекло Внимание Ивана. Ну да... печать... и заголовок. Он порылся в коробе с бумагами. Вытащил чью-то проезжую, отслужившую свое. Сравнил. Довольный собою, усмехнулся.
— Поддельная грамотка-то... — и вперил взор в горе-купца. Тот посерел, но стал лепетать что-то в оправдание, мол, потеряли они грамоту, не знали, как домой вернутся...
— А для подделки состряпано весьма недурственно, — и с интересом посмотрел на Айриша: — Где сделано?
— Индийскими умельцами.
— А точнее?
— Не ведаю.
— Один ли в Россию пришел?
Сказать про Антонио и Андреса? Они ж тут и про иезуитов и про Дом Послушания обмолвятся. А это хуже смерти.
— С дочерью купеческой, ваша милость...
— Где ж она?
— Померла по дороге.
— Что-то у тебя мрут все, словно мухи... А не ты ли, ради злого умысла, извел купца Свешнева с дочерью?
— Видит Бог, непричастен я. Болезнь их свалила.
— Бог-то видит. Но и мы поглядим. Ну-ка обыщите его.
Сопротивляться было бессмысленно. Тетрадка легла перед объезжим головой. Он, предчувствуя удачу, схватил ее и стал листать, мало что, правда, понимая. Айриш писал, как было удобнее, чередуя португальский, латынь и хинди. Попробуй, разберись в такой окрошке. Дьяк заглянул Неделе через плечо, увидел неправильный многоугольник с кружочками в углах.
— Похоже на план, — заволновался он. — Тю! Да это ж Нижний Новгород. Вот и написано латинскими буквами — Новгород.
— И верно, — сказал Неделя, поощрительно улыбнувшись дьяку. — Лазутчик — твой купчишка, точно. — И со всей силы как грохнет кулаком по столешнице: — А ну, тать ночной, признавайся, зачем к нам пожаловал?
Но "Рахим" будто язык проглотил. Ни слова больше не вымолвил.
Можно было б его передать в Разбойный приказ. Но там, добившись истины, честь поимки лазутчика себе присвоят. А если Неделя сам все раскрутит, да шиш важной птицей окажется, повышений по службе вполне ждать можно. Попугать надо купчишку. Плетьми раз-другой попотчевать. А хорошо бы в Пыточную башню его. Но, если по правилам, надо и бумагу на него туда передавать. Тут он подумал, что начальник тюрьмы — свояк его, и по-родственному, в застенке башенном попытает на дыбе лазутчика, или ему, Ивану, самому дозволит. Так и получилось. На следующий день Айриша вели к кремлевским Константиновским воротам...
Гавря с друзьями был обеспокоен исчезновением индийца. Не так, чтобы соскучились или очень им нужен был он... Ушел коли куда-то своею дорогой, то и Бог с ним. Просто ясность требовалась — ждать ли его, и что с личными вещами Айриша делать? Попросили Строганова узнать, может, кто и слышал про индийца.
Аника в свою очередь приказчиков послал по объезжим дворам и на Ивановскую площадь. Так ниточка и сыскалась. Дьяк, который был у Ивана Недели в подчинении, все как есть сказал. Строганов торопиться не стал, дьяку и знать не дал, что интересен ему купчишка Рахим. Позвал к себе испанцев с Гаврей. Так, мол, и так. Обвиняется в лазутчестве ваш приятель. Тетрадь найдена...
— Да, писал он в нее, что слышал.
— Боюсь, ничья помощь ему уже не пригодится. Более того, тот, кто защищать шиша будет, сам скорее всего жизнью поплатится. Стоит ли того ваш Айриш?
— Нет! — ответ прозвучал единогласно.
Сами бы умерщвлять его не стали — грех на душу брать. Но за версту чувствовалось, как пованивало от него темными деяниями. И приятелем они Айриша не считали. Потому оставили судьбу индийца в воле Божьей.
А "Рахима" подвели к дыбе — двум столбам, покрытым третьим, сняли с лазутчика рубаху, связали сзади руки веревкой, обшитой войлоком, перекинули ее через поперечину и натянули как следует, так что суставы вывернулись. Да ременным кнутом прошлись по спине, рассекая кожу... На первый раз, решили, хватит, иначе — вдруг кончится шиш. Освободили от ремней, но помахали перед лицом раскаленными щипцами. "Рахим" проговорил: "Руки". Поняли так, что, если ему суставы на место вставят, скажет он, что желают. Дали ему в себя прийти. А он отвернулся, сжался, вроде бы пальцы свои потер, в рот засунул. Тут же на глазах посинел и помер, так ничего не поведав.
Подскочил к нему Иван со свояком, осмотрели — поняли в чем дело. Кольцо на безымянном пальце у индийца, видно, с секретом было. А невзрачное — потому и снимать не стали, не позарились. Яд в кольце — сильнейший. Значит, точно, не простой человек был, опасный лазутчик. Трогать его поостереглись — вдруг яд и их настигнет. Кликнули катов — палачей, те привычно выкинули труп за ворота застенка, на мостовую. Еще была возможность ухватить ниточку, оставшуюся от индийца. Велели поодаль стоять ходоку — сыщику, приписанному к съезжему двору, чтобы следил он — не подойдет ли кто к трупу. Обычно родственники или знакомые замученных забирали их, опознав, для погребения. Но неизвестный, судя по всему, знакомых не имел и нужен никому не был. А потому кинули его за городом в в яму.