— И этот тать еще живой.
Тут же последовал ответ — другой голос, более спокойный и рассудительный:
— Все одно издохнет скоро, Никита Данилыч.
И вновь первый, переполненный звенящей, лютой ненавистью:
— Э-э-э нет. Больно легко тогда смертушка выйдет. Надо бы перевязать. К тому ж неведомо, тать он али как.
А потом снова омут, и я уходил в его толщу все глубже и глубже.
Камнем.
Как мне показалось — навсегда, потому что дна у него не было, а обратно из такой глубины уже не вынырнуть.
Но я ошибался. Меня вновь выбросило на поверхность, и первое, что я увидел прямо над собой, — склонившееся лицо Петряя, искаженное в зловещей ухмылке, и его чумазую пятерню, чем-то напоминающую большого и ядовитого паука. Сходство усиливалось тем, что тонкие пальцы с длинными грязными ногтями были чуть согнуты и беспокойно подрагивали — точь-в-точь паучьи лапки.
— Задавлю, — шептал он с каким-то сладострастием в голосе, упиваясь этими мгновениями и стремясь растянуть их.
Сопротивляться я не мог — такое ощущение, словно парализован. Во всяком случае, сил в теле не хватало даже на то, чтобы пошевелиться. Единственное, что я смог сделать, так это снова закрыть глаза, да и то не от страха — его почему-то не было, а скорее от отвращения к Петряю.
Да еще от досады на себя — и как это я сразу его не вычислил, не догадался? Нет, оправдания у меня имелись — не до того было. Я ведь всю дорогу думал о Маше да о том, как бы все переиначить, переиграть. Выход-то есть всегда, из любого положения, и не один. Когда говорят — ситуация безвыходная, то, как правило, лгут. Это означает лишь, что либо человек его не видит вовсе, либо увиденное ему не по нраву. А тут главное что? Да не опускать руки, вот и все. Как я назвал свою поездку? Передышка? А еще как? Время для раздумий. Вот я и размышлял. Пусть не все время, но большую его часть — точно. Гадал, вертел, крутил из стороны в сторону, примеряя и так, и эдак, — до Петряя ли тут?
А Андрюхе тоже было некогда. У него бу-бу-бу на шее. Нянька — должность ответственная. Если выполнять свои обязанности на совесть, то времени совсем не остается, а он именно так и трудился, по-апостольски. Вот и выходит, что мы были заняты по самое горло, если не по маковку. Оба. И недосуг нам смотреть под ноги — звездами любовались. Вот и споткнулись, не углядев. В жизни всегда так. Вначале непонятно, что главное, а что второстепенное, и понимаешь это лишь потом, когда — увы — поздно. Иной раз слишком поздно.
Вот как я сейчас…
Глава 3
ОТ ТЮРЬМЫ ДА ОТ СУМЫ…
Во второй раз я очнулся от протяжного перезвона колоколов. Первое из чувств — удивление. Меня ж должны были удушить. Что или кто помешал Петряю? Потом припомнилось — последнее, что до меня донеслось, но как-то смутно, издалека, это повелительное:
— Я тебя счас сам задавлю! Не замай купчину!
Странно, но голос показался мне знакомым. Удивиться я не успел — отключился.
Теперь, с трудом приподняв голову, я попытался найти взглядом своего спасителя, но так и не отыскал. Затем на ум пришла догадка — не иначе как выжил Апостол и дал показания в мою пользу, расставив все по местам. Сразу стало радостно и как-то покойно.
Где-то вдали послышалось легкое шуршание. Я насторожился и еще раз приподнял голову, упрямо всматриваясь. Узкие оконца не давали много света, но за стеной явно разгулялось солнышко, и его лучи все равно упрямо просачивались сквозь маленькие прорези-квадратики, позволяя оценить общую обстановку. Бревенчатый сарай, охапка соломы в дальнем углу, на которой, свернувшись калачиком и время от времени нервно вздрагивая, спал какой-то человек. Судя по колкости, точно такая же охапка соломы и подо мной.
И тут же пришло разочарование, потому что я узнал спящего. Петряй. Получается, Андрюха ничего им не сказал, потому что… не смог? Нет, о таком лучше не думать. Пусть будет так — он все изложил, но его не стали слушать. Или нет, еще оптимистичнее — они выслушали и стали проверять истинность его слов. То есть, пока идет проверка, я продолжаю оставаться под подозрением, но рано или поздно все выяснится, и тогда меня отпустят.
Правильность этой версии косвенно подтверждал и находящийся в сарае неведомый заступник. Поскольку услышанный мною голос не принадлежал Апостолу, значит, все равно к словам Андрюхи прислушались, иначе бы не выставили сторожа, охранявшего меня от Петряя. Еще одним доказательством этого была и перевязь на моей руке. Тряпица чистенькая, ладненькая, а разве стали бы так возиться с татем? Да никогда. Вон взять того же Петряя. Что-то я не вижу на нем повязок. Хотя нет — это не доказательство. Скорее всего, он цел и невредим, вот и нечего перевязывать. Погоди, а как же рана? Я ведь успел его… или нет? Ну тогда…