Кузнец недоверчиво попробовал каждую на зуб, после чего выразил надежду, что, когда мы будем проезжать обратно, у Андрюхи или у меня прихватит еще пяток зубов, а лучше у обоих вместе, и чтоб мы не сомневались — сделает все как надо, ибо завсегда рад подсобить добрым людям. Я в ответ заверил, что ежели и впрямь, то мы непременно только к нему, но мысленно, бросив взгляд на постанывавшего Андрюху, пожелал, что лучше пусть он нам окажет услугу по прямому назначению — перекует кобылу или починит ось.
Едва закончилась эпопея с зубом, как через день нас обокрали. Дочиста. Предшествовало этому наше веселое гулянье на празднике урожая, в который мы оказались, вовлечены всем обозом. Народ, что и говорить, веселился от души. Было с чего. Оказывается, и в позапрошлый, и в прошлый год погодка сельский люд не баловала, и хлеба уродились худо. У них в селе с превеликим трудом взяли сам-два[1], и это еще здорово, поскольку некоторые соседи, особенно те, у кого поля в низинках, не сумели собрать и того, что посеяли. Зато в этом году уродилось на славу.
На таких праздниках мне раньше бывать не доводилось. Поверьте, что, когда мужики пляшут, аккомпанируя сами себе, а бабы напевают «ай-люли», потому что двух дудочек и пастушьего рожка явно не хватает, когда взрослые люди со счастливыми лицами на полном серьезе водят хоровод, как детсадовские малыши на своих утренниках, — это не смешно. Это — впечатляет.
Может, кто-то скривится и пренебрежительно заявит: «Примитив», а мне понравилось. Было главное — искренность. Когда веселятся от души — это всегда здорово. Я и сам не удержался — и с мужиками ногами потопал, и в хороводе походил, и во всех остальных ритуалах тоже постарался поучаствовать.
А наутро, когда пришла пора рассчитаться с добрыми селянами за припасы, я обмер — сундук с одеждой закрыт на замок, но лежавший в нем на самом дне заветный ларец с серебром исчез.
Почему-то о деревенском люде я даже не подумал. Наверное, интуиция подсказала, вычислив, что и взлом сундука в этом случае был бы погрубее — топором подломили бы, и вся недолга, и одежда тоже навряд ли уцелела. А раз ее не тронули, стало быть, посчитали, что негде спрятать. Вот и получалось, что сработал кто-то из своих, из обоза. Купец был иного мнения и божился, что за половину своих робят готов хоть голову об заклад поставить.
— А за другую половину? — спросил я.
— Голову не положу, но тоже самолично подбирал, — твердо ответил он. — Допрежь николи в выборе ошибки не делал. В нашем деле верных человечков подобрать дорогого стоит, а у меня глаз как у орла. Любого вопроси, и всякий поведает — Пров Титов промашки не дает, — гордо подбоченился он.
Однако я настоял, и мы приступили к опросу, который, разумеется, ничего не дал.
— Может, видал кто нито, как к возку фрязина подходили местные? — полюбопытствовал купец.
— Я зрил, — хмуро откликнулся кто-то из задних рядов. Лица говорившего увидеть не получилось — торчала одна шапка, надвинутая на самые брови.
То есть сразу из-под нее начинался острый нос, отчего-то смутно показавшийся мне знакомым, словно я и впрямь видел его где-то раньше.
— Токмо темень была, не разглядишь, — продолжила шапка. — Двое их было. Плечи широченные, росточку среднего, а боле не припомню.
— И я видал, подходили, — тут же поддержал его кто-то по соседству.
— И я, — подключился третий.
— А я что тебе сказывал? — повернулся ко мне довольный таким оборотом дела купец.
Но мне все равно не верилось. Ну не способен радующийся человек на такую пакость. Это же не месть, которую давно вынашивают, а обычное воровство. К тому же обчистили только меня одного. О чем это говорит? Знал кто-то, куда именно залезть. А селянам-то откуда знать?
Плюс нетронутый замок. Чтобы открыть его, а потом вновь закрыть, нужен профессионал либо… Тут мне вспомнились Андрюхины мучения с зубом, во время которых, мыкаясь как неприкаянный и бродя возле вечерних костров, Апостол умудрился обронить свою связку ключей. Впрочем, связку — круто сказано. Было их всего два — от сундука и от ларца. Тогда я не обратил на это внимания и даже не расстроился — ключи были и у меня, да еще одни запасные лежали в сундуке, так что невелика потеря.
1
Сельскохозяйственный сленг, дошедший до наших дней. Сам-два означает, что на мешок семян пришлось всего два мешка собранного урожая.