Р. Багмут
Не хочу обманывать
Записки бывшего священника
Утро встает над городом. Звонок первого трамвая эхом отдается в воздухе. Вот появился на улице одинокий пешеход. А через несколько минут их уже много. Идет трудовой люд Одессы. Скоро на фабриках и заводах начнется рабочий день. Среди этих людей, спозаранку торопящихся на работу, каждое утро можно встретить и Ростислава Александровича Багмута, человека с необычной и сложной судьбой. Внешне он такой же, как все: днем стоит у станка и волнуется о том, чтобы книга, которую завтра возьмет в руки читатель, была нарядна и красива, а вечером его можно увидеть в клубах, выступающим перед большой аудиторией, или просто в кино, в театре, на залитых огнями бульварах и площадях большого города. У него много друзей.
И, вероятно, никому в голову не придет, что совсем недавно этот человек томился в душной церковной среде. Багмут навсегда порвал с религией, отрекся от сана священника и вышел на светлую дорогу честного труда. Но произошло это не сразу. Мучительно расставался Багмут со своими религиозными заблуждениями. О том, как опутанный клейкой паутиной лжи и лицемерия церковников, он искал и, наконец, нашел выход, повествует эта книга. Ее а интересом прочтут не только верующие, но и каждый, кто хочет знать правду о церкви и религии.
Одиночество
1927 год. Февральский мороз. Серое угрюмое небо и леденящий холод. Вместе с тоскливыми траурными мелодиями его извергают медные трубы оркестра, им веет от мраморных надгробий, от заиндевелых железных крестов. Когда первые комья мерзлой земли глухо ударяются о крышку гроба и в ушах начинает звенеть от надрывных звуков похоронного марша, сдержанные рыдания покоы-вает захлебывающийся детский крик: —Мамочка! Отдайте мне маму!
Это кричу я. Какая-то женщина прижимает к груди мое лицо, мокрое от слез.
Вот и все, что запечатлелось в памяти от того времени. Я остался круглым сиротой в возрасте трех лет. Долго еще я не мог слышать траурных мелодий и убегал прочь от похоронных процессий.
Так началось мое детство, каждый день которого был отмечен соленым привкусом слез, горьким чувством обид и несправедливостей. В доме тетки, куда меня взяли на воспитание, порядки поддерживал дядька. В общем то неплохой человек, таможенный работник по специальности, он в трезвом состоянии любил побалагурить и, смешно топорща усы, подразнить детей. Но, к сожалению, таким мы видели его редко. Питал он пристрастие к водке, она изменяла его до неузнаваемости.
Не приведи бог попасться ему на глаза под пьяную руку.
— И ты, байстрюк чертов, на моей шее?!
Между прочим, тетка тоже не упускала слу чая выразить свое недовольство моим пребыванием у них.
Вечные скандалы, грязная ругань, постоянная боязнь побоев воспитали во мне замкнутость, болезненное самолюбие, мнительность, создали благоприятную почву для бацилл мистики и религии.
Только одиннадцати лет опекуны отдали меня в первый класс.
На уроках я сидел тихо, как мышь. Этому искусству меня в совершенстве обучили дома. А на переменках хоть и хотелось побегать, пошалить вместе со всеми, но как вспомню, что ожидает дома за оторванную пуговицу или сбитый башмак, уходил в сторонку.
В один из июльских дней 1936 года жизнь моя ненадолго вышла из своего тоскливого однообразного русла.
Приехала гостья — родственница опекунов Я был сразу же заворожен этой семидесяти летней старушкой, ее лицом и голосом. Го ворила она спокойно, мягко, чуть нараспев, точно плела какое-то кружево и боялась резким движением оборвать нить.
Я никогда не встречал таких добрых, живых, удивительно ласковых глаз, как у нее. Бабушка Саша могла ни о чем не расспрашивать, ничего не говорить — от них одних уже веяло теплом, сочувствием и материнской заботой. На шее у бабушки Саши висел маленький серебряный крестик. Я знал, что это связано с верой в бога, с религией. Но в то время обо всех этих вещах имел самое смутное понятие.
В доме, по существу, не было глубоко верующих. Дядька умел только богохульствовать, поминая бога, когда был пьян. Тетка тоже не особенно придерживалась религиозных праздников и обрядов. Правда, в комнатах висели так называемые благословенные иконы, но их никто не принимал всерьез, не обращался к ним с молитвой.
Во время очередной генеральной уборки дядька совершенно спокойно предложил выбросить «старую рухлядь». Но иконы в доме все же остались, и по-прежнему Иисус Христос в золотом ореоле молча взирал из угла на обитателей.
Однажды тетка предложила мне одеться почище и сказала, что бабушка Саша берет меня с собой на прогулку. Моей радости не было предела. Я никогда нигде не бывал, ничего не видел, кроме школы и своего двора. А гут прогулка по городу да еще в такой солнечный летний день!