Белецкий пришел в Машкин класс не первого сентября, а пару недель назад, в ноябре. Варя сразу встретилась с ним взглядом, когда однажды зашла в школьный вестибюль. Парень с самым равнодушным видом сразу отвел глаза, а Варины щеки моментально покрылись нервным румянцем. Белецкий больше ни разу на нее не посмотрел ни в тот день, ни после, но Варя помнила его взгляд, тревожный и, как ей показалось, беззащитный. Возможно, в тот момент его тревожило всего лишь то, что надо как-то привыкать к новой школе, но Варе хотелось думать, будто его волновали всякие возвышенные мечты, что говорило бы о богатстве его внутреннего мира.
До появления в школе Белецкого Варя почти не обращала внимания на парней. Большинство из них она знала если и не с детского сада, как Рагулину, то по двум дворам, между которыми стоял ее дом. С несколькими познакомилась в первом классе и помнила их нескладными малышами с ровными челочками и в форменных галстучках, повязанных на белых рубашках. Одноклассники уже давно повывели себе ровные челочки и редко надевали парадную школьную форму, благо она не была обязательной, но Варе они казались такими же неинтересными, как давно прочитанные буквари и книжки сказок. Белецкий показался ей необычным. Во-первых, он никогда не улыбался. Во всяком случае, Варя, сталкиваясь с ним в школьных коридорах, вестибюле, столовой и библиотеке, никогда не видела на его лице улыбки. Девочка строила на этот счет всяческие предположения, одно романтичнее другого, и дорого дала бы, чтобы узнать, в чем же была настоящая причина его неулыбчивости.
Во-вторых, Белецкий всегда был одет в одно и то же: в черный глухой джемпер, который никогда не оживлял воротничок светлой рубашки, и в черные джинсы. Одноклассницы Вари тоже, разумеется, не могли не заинтересоваться новеньким «ашником» и строили на его счет всяческие догадки. Одни причисляли его к сатанистам, другие – к готам, третьи, настроенные романтически, считали черные краски его одежды данью трауру по погибшей возлюбленной. Конечно же, девчонки из класса «Б» пытались выудить сведения о Белецком у «ашниц», включая Машку Рагулину, но никто ничего интересного о новеньком рассказать не мог. Варя не верила ни в сатанизм Белецкого, ни в его принадлежность к готам. Он одевался в черное, но никакой атрибутики, свойственной представителям этих субкультур, не носил. И какая такая мертвая возлюбленная может быть у парня в пятнадцать лет? Хотя… Если вспомнить Джульетту… и отсутствие улыбки на лице Белецкого… Но тогда, в свете этих представлений, пожалуй, неплохо, что она уже… как бы… не живая…
На этом месте Вариных размышлений наконец прозвучал звонок с урока. Она закрыла тетрадь, куда бездумно списывала с доски формулы, не спеша собрала со стола свои принадлежности к уроку и, что называется, нога за ногу поплелась из класса. Следующим уроком стояла физкультура, которую Симоненко любила еще меньше, чем физику. Варя была абсолютно неспортивной девочкой. Взобраться на канат она не могла никогда, кросс в пятьсот метров пробежать была просто не в состоянии, да и игровые виды спорта не жаловала. Она боялась летящего на нее мяча, уворачивалась от него, вместо того чтобы ловить, и команда одноклассниц срывала на ней свою злость по поводу проигрыша даже в том случае, если Симоненко в этом и не была виновата.
Сейчас по программе они занимались гимнастикой. Ничего хорошего Варю не ждало. Ей не нравилось делать кувырки, она боялась ходить по бревну и каждый раз с замиранием сердца ждала, что не удержится и сорвется с брусьев. Конечно, ненавистный физрук Николай Кузьмич ответит за это, но Варины руки-ноги уже будут безнадежно переломаны. Хорошо, если не шея…
Варя как раз прикидывала все «за» и «против» «закоса» физкультуры, когда перед ней в коридоре опять выросла фигура Рагулиной.
– Маш, ну чего ты привязалась? – недовольно спросила Варя.
– Знаешь, Варька, мне надо с тобой поговорить, – очень жалобно проговорила Маша. – Перемена большая, пошли в буфет, а?! За мой счет!