Я бы не смогла остановить Артёма, даже если бы захотела.
— Прости. — решаюсь, наконец, поднять на Северова глаза.
"Пошла ты" — отвечают его.
— Настя?! — голос на том конце становится громче.
— Беги к женишку, пока не поздно, идеальная девочка. — бросает Север и уходит.
Слёзы наворачиваются на глаза, пока силуэт Артёма не начинает расплываться и вовсе растворяется в темноте. Закусываю нижнюю губу до металлического привкуса во рту. Проталкиваю в лёгкие воздух, но, кажется, он пропитался ароматом кофе, табака и корицы.
— Настя! Ты чего молчишь?! — уже кричит Кирилл. — Где ты? Ещё на вечеринке? Если нет, то скажи где, и я заберу тебя. Не молчи, Настя.
— Нет, я не на вечеринке. — выпаливаю ровным, но скрипящим голосом, сдерживая слёзы обиды. — И никуда приезжать не надо. Я же сказала, что не хочу тебя видеть.
— Заканчивай этот детский сад, Настя!
Постоянно называть человека по имени — это такая психологическая фишка. Мера давления. Но ко всем таким "штукам" у меня давно иммунитет.
— Я всё сказала, Кирилл, — я тоже умею манипулировать, учителя у меня отличные, — не надо никуда приезжать. И забирать меня не надо. Оставь меня в покое, Кирилл. Я хочу побыть одна. Что тебе не ясно?
— Послушай, Настя…
Сбрасываю звонок и зажимаю кнопку блокировки, пока экран не гаснет окончательно.
Хватит! Наслушалась!
Разворачиваюсь и падаю коленями на прохладную плитку. Разговор с Киром отнимает последние силы. Вглядываюсь в своё отражение в прозрачной воде. Слёзы снова стекают по щекам, оставляя выжженные дорожки, словно кислота.
Сегодня странный день? А ведь он ещё даже не закончился.
Снова слышу хриплый шёпот и срывающееся дыхание.
"Маленькая, моя маленькая…"
Жених никогда меня так не называл. Только по имени. Каждый раз казалось, что стоит снова его услышать, и меня стошнит. Никаких нежностей. Ласковые слова — это про любовь. А у нас что? Холодный расчёт!
"Моя идеальная девочка…"
Впервые за всё время нашего знакомства это не прозвучало как оскорбление, скорее наоборот. Перестаю сдерживать всхлипы.
"Как меня от тебя ведёт…"
В этот момент я чувствовала себя самой желанной на свете. Не как что-то само собой разумеющееся, а словно я самый желанный приз, которого очень долго и упорно добивались.
А что теперь? Сижу и превращаю воду в бассейне в морскую. Даю себе ещё минуту.
Один, два, три, четыре…
Слёзы выжигают веки, плавят глазные яблоки и оставляют ожоги на щеках.
Пятнадцать, шестнадцать…
Рыдания разрывают сердце и душу и вырываются наружу отчаянными всхлипами.
Тридцать три, тридцать четыре…
Сжимаю руки в кулаки до побеления костяшек и кровавых полумесяцев на ладонях.
Сорок семь, сорок восемь…
С трудом набираю в лёгкие воздух, заставляя их его вентилировать.
Пятьдесят четыре, пятьдесят пять…
Тыльной стороной ладоней вытираю солёные капли и размазываю тушь.
Пятьдесят девять…
Неимоверными усилиями поднимаю размякшее тело, упираясь ладонями в край бассейна.
Шестьдесят…
Стираю последние капли. Делаю глубокий вдох. Стягиваю резинку с волос, позволяя им водопадом рассыпаться до поясницы, и, гордо вскинув голову, шагаю вслед за Северовым в темноту, навстречу неизвестности.
***
— Настя, где ты пропадала? — бурчит Вика, не оборачиваясь, когда я кладу ладонь ей на плечо и прошу пойти со мной.
Но, обернувшись, снова роняет челюсть до пола. Так же, как и все остальные, когда я зашла в душное помещение.
Ну конечно…
Никто не ожидал увидеть идеалочку из академии в костюме развратной шлюхи.
— Ааааааа-хрееее-неть! Что это с тобой? Кто ты такая и куда дела нашу идеальную девочку? Где моя подруга? — бомбит она, округляя глаза.
— Пойдём отсюда и поговорим, — говорю со смешком, — пока ты себе невесть чего не напридумывала, как и все.
Молча делаю разворот на каблуках и застываю, так ни шагу и не ступив. Северов сидит у бара и заливает одну рюмку, судя по прозрачности водки, за другой. Рядом с ним Антон Арипов что-то настойчиво втирает и дёргает руку друга с поднесённой ко рту стопкой, отчего жидкость из неё проливается на импровизированную барную стойку.
— Отъебись, сказал! — разрывает басы голос Артёма и замирает у меня в ушах.
Антон поворачивается в нашу сторону и громко присвистывает. Через накладывающиеся друг на друга слои музыки я не слышу его слов, но по губам, кажется, читаю: ну нихуя ж себе!
Север поворачивает голову до тех пор, пока мы не сталкиваемся глазами, и тут мне реально становится страшно. Даже несмотря на то, что нас разделяет метров пять расстояния и пара десятков разгорячённых студентов, в его потемневшем, практически чёрном взгляде я считываю крайнюю степень бешенства. По телу пробегает ледяной озноб и сковывает мышцы, но даже сейчас я не могу оторвать от него взгляд.