Когда рыдания стихают, тупо дышу. Ни на что другое я больше не способна. Солнце прячется за горизонтом, а я не могу даже встать на ноги.
— Вот ты где! — появляется из-за угла встревоженная мама. — Ты чего здесь сидишь? Скоро уже Кирилл приедет. Ты плачешь? — заглядывает в изрезанное слезами и высушенное солью лицо. — Что случилось, Настя? Почему слёзы?
— Я люблю его, мам. — хрипло отзываюсь и опять заливаюсь слезами, роняя голову на колени.
— Кого его, Настя?
— А разве это имеет значение? Если скажу, то вы отпустите меня?! — срываюсь на вопли.
Слишком больно.
— Ты о том парне? Ну что за глупости, дочка? Ну какая любовь?
— Та, которую ни ты, ни отец никогда не поймёте и не примите! — ору, давясь вязкими словами.
— Так, всё, прекращай истерику! Вставай и приводи себя в порядок! Откуда эти глупости?! — взрывается с силой поднимая меня с земли, и тащит в дом.
Я должна существовать. Должна!
***
Даже не стараюсь выглядеть достойно, когда является Должанский. Вытираю слёзы и умываю лицо. Не переодеваюсь и не причёсываюсь.
Плевать. Для простого существования и этого уже много.
Спускаюсь в гостиную одновременно с входящим в дверь Кириллом. Ничего не чувствую. Совсем.
— Привет, Настя. Ты чего так выглядишь? Что с тобой? — разглядывает опухшее лицо, а потом прижимается к губам.
Стирает с них последний поцелуй Артёма.
Не позволю.
Упираюсь в грудину ладонями и с силой отталкиваю от себя.
— Что ты делаешь? — шипит ошарашенно.
— Не видишь, что мне плохо, что ли?! — брякаю зло.
— Настя второй день себя плохо чувствует. — входит мама.
А я снова не понимаю, что чувствую сейчас: благодарность, что остановила это, или злость, что не позволила покончить с этим раз и навсегда? Сейчас я готова была высказать жениху всё, что накопилось. Внутри всё на разрыв.
— Почему сразу не сказала? — спрашивая, опускает руку мне на рёбра и притягивает ближе.
Рывком отлетаю от него.
Всё же что-то живое во мне ещё осталось. Ненависть. Жгучая, чёрная, яростная ненависть.
Только на ней и вытягиваю весь вечер. В разговорах не участвую. К еде не касаюсь. Зато выпиваю четыре бокала вина и, покачиваясь под офигевшими взглядами Кира и родителей, тащусь в свою комнату. Не раздеваясь, падаю на кровать лицом вниз.
"Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!"
— Артёёёём! — вою в матрац.
Едва оказалась в спальне, всё началось по новой. Боль, тоска, одиночество. Ненависть отступила, стоило перестать видеть родственников, уступая место уже такому знакомому, но тяжёлому отчаянию.
Господи, как же я по нему скучаю. Впервые за несколько дней не касаюсь его больше суток. Не дышу его запахом. Я больше вообще не дышу.
В мой захмелевший мозг врывается мысль, о которой я завтра наверняка пожалею. Но иначе не вывезу.
Спрыгиваю с постели и хватаю телефон. Зажимаю блокировку, пока экран не загорается. Едва прогружается система, начинают сыпаться сообщения.
"Абонент Артём Северов звонил вам сто семьдесят три раза".
"Абонент Вика звонил вам двадцать семь раз".
Сто семьдесят три звонка, на которые я так и не ответила…
Всхлип. Боль. Разрыв.
Падаю на подкошенных ногах. Сдираю кожу на спине об угол комода.
Не больно.
Сто семьдесят три…
Северов набирал меня раз за разом.
В мессенджер пока не захожу, хотя и вижу больше трёхсот сообщений. Не готова.
Смотрю на время звонков. Первый в 9:17 вчера. После него звонки сыпались весь день, вечер, ночь, следующие утро и день. Последний четыре минуты назад.
Рыдаю взахлёб. Давлюсь и кашляю.
Очень-очень больно.
А какого Артёму? Что он чувствует? Что думает теперь обо мне?
Мобильный начинает вибрировать, и на экране появляется Северов. Как и вчера, плачу, пока не гаснет свет. Тут же прилетает сообщение. Открываю.
Хуже уже всё равно не будет.
Артём Северов: Что, блядь, происходит, Настя? Возьми трубку! Ответь на сраный звонок!
Вибрация и любимое лицо.
Сброс.
Не могу.
Артём Северов: Что ты делаешь? Ты что, блядь, делаешь, Настя?
Сама не знаю.
— Прости, Тём. Но лучше ненавидь меня, чем страдай так же, как я.
Звонок.
Сброс.
Звонок.