Сброс.
Голосовое.
Я не должна его открывать. Не должна слушать. Не выдержу.
Палец на плей, и по комнате расплывается уставший, надломленный и хриплый голос Артёма.
— Что же ты делаешь, Насть? Что происходит? Если с предками проблемы, только скажи. Я заберу тебя оттуда. Всё для тебя сделаю. У тебя всё будет. Больше, чем у тебя, блядь, было. Я тебя… Сука! — громкий выдох. Судорожный вдох. Звук разбивающегося стекла.
Всхлип. Крики. Бью кулаками в пол. И от этого не больно. От другого на куски.
Вижу, как Северов стоит с телефоном в спальне и разбивает зеркало. Как стекает кровь по его руке.
Открываю окно и вою, как раненный зверь.
— Что ты творишь со мной, родная? Я же живу тобой. Понимаешь, блядь, живу! Дышу тобой. Сгораю нахуй. Что ты делаешь? Что творишь, Настя?! Ответь, блядь, на звонок! Поговори со мной! Мы всё решим! Со всем, сука, разберёмся! Если боишься, то я сам порешаю!
Засовываю в рот кулак, чтобы не скулить.
— С твоими разберусь. И с Должанским. Всё ради тебя! Понимаешь, блядь? Ради тебя, Настя! Я же тебя! Блядь! Сука! Твою мать! Ты и сама всё знаешь! Да ёбаный рот! Я люблю тебя!!! Слышишь, Настя?! Ты, блядь, слышишь меня?!
"Я люблю тебя…"
— Господи, как теперь жить? Как, блядь, жить?! — опять реву, разрывая ночь.
И плевать, если слышат родители, Кир, соседи. На всех плевать.
Почему так больно?
Звонок.
Не могу.
Не отвечаю, но и не сбрасываю.
Тёмный экран.
Голосовое. Сорвавшийся голос, будто он долго кричал.
— Знаю, что ты прослушала сообщение. Теперь ты знаешь. Если не любишь, то скажи прямо. Я пойму. Приму, блядь. Не впервой дерьмо таскать.
Несколько раз вытираю влагу с экрана, когда пишу. Непослушными пальцами отправляю.
Настя Миронова: Всё кончено, Артём.
Не успеваю даже вздохнуть, когда прилетает ответ.
Артём Северов: Почему? Что не так? Что я, сука, не так сделал?
Настя Миронова: Я поняла, что всё это было ошибкой. Я люблю Кирилла.
Захлёбываюсь и тону. Рыдаю и скулю. Реву и глотаю слёзы. Скребу ногтями пол, пока на нём не остаются кровавые полосы и ошмётки ногтей.
Звонок.
Жду, пока сорвётся.
Голосовое.
Боюсь, но включаю.
— Лжёшь, Настя! Ты не любишь его! Ты меня, блядь, любишь! Меня! И никого больше! Какого хуя ты вытворяешь?! Что, блядь, несёшь?!
Чувствую его боль в этих словах. Забираю себе. Добавляю к своей. Множу. И умираю окончательно и безвозвратно, когда записываю голосовое сообщение ровным безэмоциональным тоном.
— Я не люблю тебя. Если надо, повторю тебе это в лицо. Я люблю своего жениха. Встретимся завтра у въезда в академию, и я скажу тебе в глаза.
Артём Северов: Во сколько?
Настя Миронова: В час дня.
Отключаю телефон и смотрю на часы. Жить мне осталось пятнадцать часов. А потом конец.
Глава 28
Я горю. Перегораю. Ветер растаскивает пепел.
Высаживаю Настю у дома, но в академию не еду. Стою ещё минут пятнадцать, ожидая непонятно чего. Завожу мотор и еду на учёбу.
До 9:00 торчу во дворе.
Панамера так и не появляется. Звонок. Мироновой всё нет.
Жду ещё какое-то время. Звоню. Не отвечает.
Мотор разрывается в предчувствии какого-то пиздеца.
Может, ещё с предками разбирается?
Даю время. Даже, сука, руки трясутся, когда набираю через полчаса, а ответа всё так же нет.
Пишу месседж.
Артём Северов: Ты где, малыш? Что случилось? Ответь мне!
Доставлено, но не прочитано.
Опять звоню.
Тишина.
Пишу новое.
Артём Северов: Насть, только слово, и я приеду за тобой. Блядь, маленькая, ответь.
Растаскивает на куски, когда и это сообщение доходит, но так и остаётся неоткрытым. Так же, как и десяток следующих. Как и все неотвеченные звонки. Каждый раз слушаю гудки, пока в трубке не раздаётся роботизированный голос:
— Этот абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, перезвоните позже.
— Да, блядь! Что за хуйня, Настя? — рычу, сжимая трубу, пока она не начинает хрустеть.
Весь день торчу у входа. Курю одну за одной. Когда пачка пустеет, в магазин не иду, стреляю у студентов. Всё жду, когда в ворота въедет поршак. И звоню без конца. Сообщения одно за другим сыплю.
Артём Северов: Скажи, что ты в порядке, маленькая. Пожалуйста, ответь. Перезвони. Блядь, ты меня без ножа режешь. Ответь уже!
Трясёт, как эпилептика. Руки, как у нарика, трусятся.
Вдыхаю. Выдыхаю. Закрываю глаза. Дышу. Давлюсь воздухом.
За грудиной уже не просто ураган. Все внутренности всмятку от бесконтрольно дробящего сердца. Даже не помню, когда мне в последний раз было так страшно.