Удар, удар, перебор, удар. Удар, удар, перебор, удар. И так снова и снова, вжимая ноющие подушечки пальцев в гриф. Пока рука не дрогнет, пока не скользнёт не на тот лад и тишину квартиры не разорвёт фальшивый звук неверных нот, оглушая и отрезвляя.
Ровно настолько, чтобы уткнуться лбом в корпус гитары, давя рвущиеся наружу всхлипы. Это больно.
Больно ломать себя, добровольно и осознанно. Я знаю это, я через это проходила. И теперь всё по новой. Потому что одному неуёмному непутёвому парню, оказалось, мало быть просто знакомым. Потому что одной глупой наивной сиротке, оказалось, мало быть просто минутным развлечением.
Мало и всё тут.
Тонкий смешок разрывает повисшую тишину. Я тихо, почти надрывно смеюсь, наконец-то понимая, что вляпалась и очень, очень сильно. И впервые меня это пугает до дрожи, потому что в этот раз не получится отделаться горькой обидой и разочарованием.
В этот раз я буду собирать себя по кусочкам. Если буду.
– Чёрт бы тебя побрал, Стрельцов, – то ли гневно, то ли восхищённо тяну гласные, качая головой. И убираю бедную гитару в сторону, потирая пострадавшие пальцы. Потому что чувства чувствами, а учёбу никто не отменял. А Пашка…
Я тихо хмыкаю, качая головой. Если ему нужно, он придёт. Если нет – я буду учиться жить без него. В конце концов, мне не привыкать выживать одной против всех.
Не привыкать же?
Плей-лист дня – болезненно нежный голос Славы и текст песни «Я устала быть сильной». И я сама ловлю себя на том, что зависаю на простых, без особых изысков словах и читаю третий абзац параграфа второй раз, не понимая ни строчки. Незнакомые понятия и термины плывут перед глазами, и я со вздохом убираю книгу на место. Заранее смиряясь с тем, что пересдача неизбежна.
Ну и пусть. Не смертельно же.
Так я думаю, заливая кипятком растворимый кофе. Так я успокаиваю себя, забираясь с ногами на кресло и включая какой-то сериал. И провожу остаток вечера за просмотром глупой комедии, потягивая порядком остывший, невкусный напиток без грамма сахара. Смеюсь в нужный момент, заглушая ворочащееся в груди волнение. Старательно отгоняю навязчивые мысли о том, где может быть моя персональная головная боль.
И нет. Там за рёбрами скребётся вовсе не беспокойство. Совершенно точно не оно.
– Не умеешь ты врать, Белова, – я тихо фыркаю, качая головой. Жую завалявшийся с лучших времён сырный крекер и чудом не обливаюсь, когда неуютную тишину моего одиночества нарушает настойчивая трель звонка. А затем ещё и ещё, пока я не взрываюсь совсем нелогичным раздражением и не отправляюсь выяснять, кого принесло посреди ночи.
– Сюрприз! – тянет Пашка, разводя руками. И я давлю в себе малодушный порыв захлопнуть дверь перед носом Стрельцова. Я вообще забываю обо всём, зависая на усталых, непривычно серьёзных глазах.
И молча отступаю в сторону, пропуская его в квартиру. Потому что о том, как больно ломать привычную картинку мира я знаю не понаслышке. И потому, что я не могу оставить его одного, как бы мне этого не хотелось.
Не могу и всё.
Холодный свет лампы рассеивает тени по углам. Чайник едва слышно свистит, закипая, и я разливаю кипяток по двум чашкам. Насыпаю новую порцию кофе и даже не спрашиваю, сколько добавить сахара. Просто по привычке добавляю один кусок рафинада и, порывшись в холодильнике, ставлю на стол половинку лимона, оставшуюся, бог знает с каких времён. И я не хочу задумываться, когда успела так хорошо узнать все привычки сидящего рядом мужчины и почему мне не жутко от повисшего между нами молчания.
Пашка молчит, вяло ведёт ложкой по краю кружки. У него сбиты костяшки и ссадина на губе, на скуле наливается цветастый синяк. И при виде этой красочной картины меня пробивает совершенно неуместная нежность, затапливает изнутри, накрывает с головой.
«Из-за меня», – бьётся пульсом в висках, отдаётся теплом внизу живота. У меня нет ни доказательств, ни фактов, чтобы подтвердить это, но я точно знаю – из-за меня. И от этого часто-часто моргаю, пытаясь справиться с неуместными эмоциями, грозящими прорваться наружу.
Чтобы всё равно вздрогнуть, когда Стрельцов хрипло и тихо выдаёт внезапное:
– Ла-а-ар… Пойдёшь со мною в кино?
Целую минуту я смотрю на собственные руки, сжимающие кружку. Целую минуту я жду привычного смешка и заверения, что это исключительно по дружбе. Целую минуту я всё ещё надеюсь, сама не знаю на что. А когда поднимаю глаза и встречаюсь с его пристальным цепким взглядом, когда замечаю, как крепко он стискивает ложку, как напряжённо ждёт ответа, я вздыхаю. В который уж раз за эту ночь.