В телефонной трубке раздается бодрый и радостный голос нашего телефонного оператора, сообщающий мне, что нужно провести ревизию неиспользованных сим-карт, а когда я прошу перенести это занятие на потом, девушка упрашивает сделать это именно сейчас, ведь ей нужно подать какие-то отчеты до конца месяца.
Дело занимает двадцать минут вместо пяти обещанных, и я с досадой прикрываю глаза, когда кладу трубку, а резко встав, зацепляюсь ногтем за край стола. Там отходит небольшая планка, я давно за нее цепляюсь, но именно сегодня из-за резкого движения попадаю пальцем в отверстие и чувствую резкую боль.
Подтягиваю руку к себе, проверяя догадку. Так и есть. Ноготь сломан прямо посередине, и придется весь маникюр сносить к черту! Да что ж такое? Почему так не везет?
Понуро плетусь за сумкой, чтобы достать маникюрный набор, но сталкиваюсь с Марком, чей вид заставляет меня прийти в полное отчаяние. Не могу контролировать поток слез. Прямо на глазах у Фишера начинаю рыдать. Он растерянно смотрит на меня и подается ближе, подхватывая меня за плечи и проводя в свой кабинет. Там усаживает на диванчик в углу, не выпуская из рук ни на минуту.
— Карина, что случилось? Скажи мне! — требовательно повышает голос, бегая по моему лицу взглядом и замечая неровный край ногтя. — Ноготь, что ли, сломала? Нашла из-за чего плакать! Ну что ты?
Подцепляет пальцами подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза, подушечки пальцев стирают дорожки слез, и Марк не позволяет мне отстраниться.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — вырывается из меня мольба, которую уже не вернуть назад, как бы и я ни старалась.
Марк замирает, как и его рука. Брови сходятся на переносице.
— С чего ты взяла, что я уезжаю? Я бы обязательно предупредил тебя.
У меня нет сомнений в том, что он говорит правду, в его словах столько искренности и недоумения, что я ощущаю себя донельзя глупо. Сама придумала — сама обиделась. Истинная женщина.
— Правда бы предупредил? — задаю вопрос, предельно искренне глядя в глаза Марка.
— Так, — он чешет голову, морщась, — кажется, я действительно замотался и не подумал, что надо тебя оповещать о своих делах.
— Нет, Марк, ты не обязан меня оповещать, даже само слово звучит не очень.
— Должен, Карин, должен, я баран.
Из моего горла вырывается смешок, как только я слышу это слово. Марк кто угодно, но только не баран. Он просто усталый, запутавшийся человек, который пытается держать в руках слишком много всего, а я капризничаю и требую к себе внимания.
— Значит, ты не уезжаешь?
— Куда?
— В Германию, ради сына.
Замираю в ожидании ответа, и выражение лица Марка мне совсем не нравится.
— Карин, — говорит он со вздохом, — я, честно, хотел тебе признаться, но не знал, как это сказать. Думал и так и сяк, но выходит одно к одному: я не могу так издеваться над ребенком, чтобы он жил в разных странах. То с мамой, то с папой. Это невозможно устроить по-нормальному. Чтобы он ходил в одну и ту же школу, жил в одном доме, надо ему жить в одной стране.
— То есть я была права? Ты закрываешь бизнес здесь, забираешь сына и уезжаешь?
Марк плотно сжимает челюсти, так, что на скулах играют желваки, и выглядит поверженным и усталым, как будто перепробовал все средства борьбы и проиграл.
— Я пойму, если ты не захочешь пускать свою жизнь под откос.
— О чем ты, Марк? Я не понимаю…
— Пойму, если не захочешь ехать со мной, возиться со всеми документами, учить язык, воспитывать чужого ребенка, я пойму!
— Ты таким образом меня бросаешь, да? — не сдержавшись, бросаю ему в лицо. Голос дрожит, слезы на подходе. Меня начинает потряхивать, потому что все мои самые сильные страхи оказались реальностью. Марк уезжает! И он скрывал это от меня! Обманул!
— Карина! Я порой не понимаю, твоя горячность — это то, что я в тебе люблю, или то, что помешает нам быть вместе! — Марк порывисто тянется ко мне и заключает в капкан рук мое лицо. — Что ты там себе надумала, а? Ну-ка, поделись со мной тем, что за тараканы пробегают в твоей голове?
— Любишь? Если любишь, зачем скрывал?
— Я не скрывал, Карина! Я пытался наладить свою жизнь.
— А я какое место в твоей жизни занимаю? Я никак не могу понять.
— Ты сама должна решить, какое, — сурово говорит Марк, заставляя меня прекратить истерику. — Я выдал тебе весь расклад. Переезд, чужой ребенок, ответственность, сложности. Я не могу и не хочу, чтобы ты на себя взваливала лишние обязательства.
Подаюсь вперед и прикрываю ему рот ладонью, чтобы замолчал.
— Марк, прекрати называть Курта чужим ребенком для меня! Всё твое станет моим. Уже стало. Я принимаю тебя, твою жизнь, твоего ребенка, твою новую страну. Я даже буду говорить на этом ужасном языке, что ж поделать!