И видит в сливе вместо одной дырочки шляпку крестового винта, покрытую очень знакомым лаком…
Она впервые в кабинете директора. Тут очень красиво, представительно и… светло. Первые пять минут Света даже щурится от резкого перепада между коридором и «личной обителью директора» со всей её сверкающей мебелью. Тут даже лучше, чем в бухгалтерии, хотя по заводу когда-то и ходили разговоры, что такого просто не может быть.
— Итак, случилось нечто неприятное, — медленно и властно произносит мужчина в костюме, поглаживая галстук. — Уверен, раз никто не пострадал, то мы легко можем всё уладить и без привлечения властей. Сейчас просто быстренько подпишем некоторые документы, в которых вы двое признаете отсутствие производственной травмы и…
— Боюсь, уже не получится, — прерывает его Света. — Потому что, как выяснилось, это была не случайность. Наша коллега специально срезала лак, ввернула винты и, пока остальные спасали наши жизни, попыталась избавиться от улик.
— Ну-ну, милая, не надо столь громких слов! — поднимает руку в примиряющем жесте директор. — Вы же не будете настаивать на этой версии в суде, верно?
— Почему бы и нет? У меня два десятка свидетелей того, как из сумки этой милой девушки достали швейцарский нож, в составе которого и отвёртка, и лезвие испачканы в лаке. А винты я нашла в сливе раковины, куда она убежала сразу же, как поняла, что мы выживем. Все улики налицо.
— Ой, ну какие ещё «улики», все вы, молодые, обожаете громкие слова, а вместо этого могли бы подумать головой. Если приедет полиция, завод на время закроют, а у нас как раз пошли сезонные заказы. Завод не может позволить себе потерять такие деньги.
— А допустить смерть двух сотрудников завод бы смог себе позволить? Или нас бы на улицу выкинули в ночной темноте где-нибудь в глуши?
— Повежливее, милочка, не с ровней разговариваешь, — напрягается мужчина. — И вообще, тебе бы лучше знать своё место.
— Моё место прямо сейчас внизу, у телефона, где я должна вызывать полицию. По-вашему, мне стоит туда проследовать?
Он сжимает губы в нитку, но сдерживается. То ли взвешивает шансы договориться во время конфликта, то ли — просто не желает на людях выходить из образа «доброго понимающего дядюшки». Света подозревает, что этот человек — просто старый мудак, умудрившийся во время перестройки незаметно для местных братков отхватить себе в личное пользование целый завод и теперь тянет из него соки. А, возможно, он и сам в «горячие девяностые» был среди «местной знати в малиновых пиджаках», а когда времена изменились, не успел приспособиться.
— Давайте все успокоимся и не будем и дальше обострять ситуацию. Госпожа Каботова наверняка уже хочет вернуться к работе, а мы с вами немного поболтаем.
Катя поднимается и, стараясь двигаться как можно быстрее, выскальзывает из кабинета. Стоит двери у неё за спиной закрыться, старшая поднимается и, повернувшись спиной, рывком задирает рубашку. Её кожа украшена красно-фиолетовыми разводами от шеи до самого копчика.
— Посмотри на это, Володя, посмотри так, чтобы запомнить, — опустив рубашку, она садится обратно на стул и приказывает: — А теперь скажи мне прямо в глаза, что всё ещё хочешь замять дело.
— Катя, ты же понимаешь…
— Мы выросли в одном дворе, ты на заре нашей общей юности ухаживал за мной. Да что там, мы в девяностые даже трахались от страха, просто потому, что было непонятно, доживём ли до завтра. И эта сраная коза едва не раздавила меня швейной машинкой. Покушалась на жизнь двоих человек, причём — сознательно и настолько продуманно, что выкрутила все шесть винтов на столе. Это не могло быть случайностью, так не бывает, чтобы человек «случайно» шесть раз подряд срезал лак, выкрутил винты, а потом вышел через проходную и вернулся через полчаса, словно ничего и не было. Она пыталась убить человека.
— Ну, это вряд ли было просто так…
— Она пыталась увести моего мужа из семьи, — говорит Света и закрывает глаза. — У неё не получилось и, видимо, это и стало причиной произошедшего.
— Вот видишь, как здорово, что мы выясни… Прости, что?
— Катя Каботова спала с моим мужем минимум три месяца. Теперь, когда он нашёл работу в другом городе и каждый день приезжает домой, не имея на их «левые встречи» ни сил, ни желания, видимо, решила избавиться от того, кого считает главной проблемой. Так что, если вы ничего не сделаете, я сейчас спущусь вниз, затащу её в туалет, и затолкаю пару стаканов с булавками в то место, которым она его так привлекала.
— Света… — охает старшая. — Почему ты сразу не пришла ко мне, когда узнала?
— Полагала, что это неважно, ведь совсем не мешало работе. Пока мы могли ужиться, всё шло довольно неплохо. А сейчас… эта женщина пыталась меня убить и будет вполне законно отплатить ей тем же, если вы не поможете мне решить всё с помощью официальных каналов.
— Ладно, — вздыхает директор. — Катя Каботова уволена, Баранова повышена до старшей смены, а ты, Кать, получишь прибавку и три недели оплачиваемого отпуска. Да, и обоим премия за молчание. Идёт?
Света смотрит на старшую и, получив подтверждающий кивок, медленно кивает…
Глава 8
Приказ за подписью директора выходит на следующий же день. Бухгалтерша — «просто Тамара» — вывешивает его в самом начале рабочего дня и подзывает к себе Каботову «на серьёзный разговор». В обеденный перерыв работницы смены собираются под приказом толпой и начинают шушукаться, постоянно бросая косые взгляды на заправляющуюся привычным бутербродом Свету.
— «Старшая смены», теперь отыграется… Маш, береги зарплату, наверняка сократит…
— Да ничего не будет, Катя её будет тормозить, а потом Баранова и сама втянется…
— Хотя отпуска в три недели, конечно, ничего… оплачиваемый ещё…
— Что ж она такое директору сказала, что сразу повышение и премия…
— Сказала или сделала, интересно? А то знаю я, как такие места получают…
— Да не, думаешь старшая наша тоже того?
— Дура, что ли? Она тут двадцать лет оттрубила! Столько одежды отшила, что можно несколько крупных городов нарядить!
— А Каботова бедная, нашли крайнюю…
— Да Баранова её терпеть не могла.
— Ни разу не слышала, чтоб они ругались.
— Там и слышать не надо, достаточно только посмотреть разок, как Каботова глазами сверкала. Готова поспорить, Баранова просто раньше успела подножку поставить.
— Так она ж чуть не померла! Сама, что ли?
— Ради повышения в койку ложатся, а тут — всего лишь под машинку…
— Скажешь тоже… Неужто с волчьим билетом выгонят?
— Да не, бухгалтерша всех швей в округе знает, наверняка в какое-нибудь ателье прямо с сегодняшнего дня и пристроит…
— Ага, за процент… Вот откуда у неё серьги новые золотые!
— Так говорят вроде муж подарил…
— У неё муж помощник дворника, к тому же они вместе уже лет десять не живут…
— Не зря говорят, что «злой взгляд беду пророчит»…
Хлопает дверь и девочки замолкают, провожая уверенно идущую на выход Каботову. Смотрит и Света, правда, из-за сидячего положения, ей видно и несколько синяков на коленках, и синеющую, словно оттянутую щёку. Однако, в отличие от остальных, совсем не жалко зарвавшуюся девчонку, сунувшуюся в чужую семью.
— Что, довольна? — спрашивает Катя, остановившись рядом. — Нравится, что сделала?
— Милая, это не я сделала, — улыбается Света. Она смотрит на лакированные туфельки — один конец сбит, словно от падения, на второй туфле трещина на каблуке, обувь очень скоро потеряет свой лоск и выйдет из строя. — И нет, ЕЩЁ не довольна.
— Да и пошла ты, старуха, тебя даже твой муж не хочет!
Света прикусывает губу. И правда. Димик уже почти год не пытается к ней приставать, а краткие моменты нежности можно пересчитать по пальцам. Однако она не станет об этом распространяться, просто… исправит. Ведь, пока они в браке, всё можно поменять в любой момент, верно?
Вечером у них, впервые за почти три года совместной жизни, запланировано полноценное свидание. Димик должен приехать в пять, забрать её и привезти в ресторан, а после они будут запускать разноцветные японские фонарики со свечками внутри. Романтично и просто, невозможно ошибиться. Легко угадать, какую часть придумывала она сама. И это не фонарики.