— Как ты? — спрашивает она мужа, надеясь, что тот недостаточно устал, ведь у неё под халатом белое кружево и атласные ленточки, держащие чулки. — Сильно устал?
— Не настолько, — целует её Димик. — Отличная помада. Пахнет ежевикой.
— Вообще-то шоколадом. Будешь есть?
— Нет, мы поели в самолёте.
— И чем же мне тогда порадовать своего вернувшегося из поездки мужа? — деланно капризно дует губы Света. Ей доставляет радость игра, тем более теперь, когда муж, наконец, вернулся и полностью принадлежит ей. — Может, массажем?
— Предпочту секс.
— Ох, какая банальность! — театрально восклицает она и распахивает полы халата. — Тогда иди сюда и я на месте разберусь, чем тебя порадовать!
— Да, но сначала в душ…
Пока шумит вода, Света успевает подкраситься под нескольких страстных поцелуев, коими уже успела одарить мужа, и глянуть в мобильник. Мила снова шлёт жалостливые сообщения о том, насколько соскучилась и, отправив ей плачущий смайлик, женщина не спешит выключать телефон, хотя и обещала себе ненадолго отключиться от мира хотя бы ради семьи.
И правильно.
«Я могу приехать?» — спрашивает незнакомый номер.
«Конечно, — отвечает Света. — Буду ждать Вас к девяти утра»
— Занята? — спрашивает вышедший из душа Димик и развязывает полотенце. У него на прессе, наконец, появились кубики, и линия плеч раздалась в полтора раза от постоянных упражнений. — Снова клиентки?
— Да, — облизывая мужа взглядом, отвечает она. — Надо будет завтра встать пораньше, чтобы закончить один комплект белья. Но сегодня я полностью твоя.
Они падают на кровать и где-то внизу мобильник мигает коротким «Спасибо» на экране…
В мастерской невероятно чисто. Она тратит всё утро на уборку и завершение старых заказов, подозревая, что в ближайшее время не удастся нормально углубиться в работу. Моет полы и несколько раз подшивает комплект белья, совершенно внезапно оказавшийся великоватым, хотя Света, вроде как, не собиралась худеть. Вероятно, сказался образ жизни, полный голодания из-за нежелания оторваться от машинки, и коротких периодов быстрого сна. В последний момент, за десять минут до срока, она вдруг понимает, что есть ещё шанс, что собеседник был понять неправильно и тогда, открыв дверь, она окажется в эротическом белье перед совершенно неготовом к этому человеком. Или даже двумя, если Мила увяжется следом.
— Что я за дура-то такая? — бормочет она, выбирая среди вещей то, что можно без проблем и накинуть поверх объёмного белья, и легко снять в случае необходимости. — Непредусмотритель… А, нашла!
Света извлекает на свет длинное зелёное платье, которое шила для внёсшей предоплату, но так и не явившейся за изделием клиентки. Женщина тогда то появлялась, то исчезала, постоянно отговариваясь «крайне важными делами», и в итоге — пропала с концами, перестав даже поднимать трубку. Что ж, можно сказать ей «спасибо» и добавить зелёный к списку любимых цветов.
Дверной звонок оживает и Света, на ходу брызнувшись слишком сладкими и тяжёлыми, на её взгляд, духами, устремляется к гостю. Распахивает дверь, застывая на пороге и ловя чужой растерянный взгляд. Что ж, не одна она тут нервничает и с трудом понимает, что происходит, уже радует.
— Эм… привет?
— Здравствуйте, Светлана, — чинно отвечает мужчина и осторожно уточняет: — Я могу войти?
— Разумеется. Прошу…
Поцелуй. Сладкий, терпкий, полный странной тоски, захватывает их у самого порога, тянет куда-то вглубь квартиры и отпускает у самой кровати, разобранной и странно горячей. Света ошалело оглядывает учинённый беспорядок, никак не в состоянии понять, как так вообще получилось.
Николай закуривает.
Это почему-то ударяет под дых, раньше он не позволял себе дымить в присутствии Светы. С другой стороны, раньше они и не позволяли своей страсти выйти из берегов. Его голая спина выглядит иссиня-белой на фоне розовых штор и тёплых персиковых обоев. Она протягивает руку, осторожно касаясь чужой прохладной кожи, и впервые думает о том, что случилось не в формате «боже-боже-боже-как-такое-возможно?!», а просто как свершившемся факте. Как о прививке. Раз — и не болит. Её сердце, раненое мужем столько раз, что и подумать страшно, внезапно словно вообще перестаёт что-либо чувствовать. Обида за «мисс-лаковые-туфельки», гнев за «мисс-пробежку» и даже подозрительность относительно наличия других женщин… испаряются.
— Я думал, что либо сойду с ума, окунувшись в страсть с головой не в состоянии выпустить тебя из объятий, либо — моментально остыну, потеряв запал, — тихо говорит Николай. — Но… я чувствую… ничего. Точнее, я совсем ничего не чувствую. Это так… странно, необычно и… — он вдруг откидывается назад, подложив руки под голову, тянется всем телом, улыбаясь, — …хорошо. Так хорошо совсем ничего не чувствовать. Я знаю свой возраст, но сейчас… Мне словно снова двадцать, только не надо рвать спину ради повышения и каждый день выслушивать от декана о том, что «добиваются своего только идиоты, умные беру то, что дают»…
— Он пытался уговорить тебя на четвёрку? — понятливо хмыкает Света. — Или на тройку?
— На «неуд», — фыркает мужчина. — Он был у нас «сторонник равенства» и, когда весь поток завалил его предмет, а я сдал на четыре, то сначала долго плевался и отправлял меня на пересдачу перед комиссией, без конца уговаривая отступить. Сейчас я понимаю, что он просто выторговывал что-то у Министерства под флагом «уникального преподавателя» и потому валил всех подряд, но тогда… молодая и горячая моя версия не собиралась сдаваться.
— И… что случилось?
— Меня отчислили. Потом, разумеется, быстренько зачислили обратно, но факт остаётся фактом: после выпуска каждый из троих моих работодателей считал своим долгом уточнить насчёт «отчисления и зачисления обратно». Они так торговались и пытались снизить мою будущую зарплату, а я не соглашался. В итоге решил работать на себя, открыл небольшое дело, снял палатку, встал к прилавку… а через пару лет бросил всё и освоил оптовую торговлю. И с того момента никогда не соглашался на предложение, если оно меня не устраивало.
— Значит, все эти люди тебе немножко помогли.
— О, да… — он в последний раз затягивается и, не найдя пепельницы, бросает сигарету прямо в стоящую в изножье кровати чашку. — Каждый из них научил меня своему: не отступать, не сдаваться, не верить тому, что видишь, не полагаться на тех, в чьей верности не можешь быть уверен… Ты — единственный человек, выбившийся из общей канвы. И, честно говоря, я даже рад, что мы снова встретились. Это помогло мне понять самое главное: нельзя циклиться на ком-то, даже если он тебе очень, очень, очень нравится.
Он поднимается. Света тоже суёт ноги в тапочки и следующие десять минут молча наблюдает, как Николай приводит себя в порядок, методично и почти равнодушно. Сначала душ, потом бельё и носки, идеально отглаженная рубашка, кажется, даже не особо помялась, проведя время на полу, поверх неё штаны со стрелкой и, наконец, пиджак. Последним становится галстук, который мужчина завязывает со скоростью заводского автомата.
— Я бы так не смогла, — сообщает она, наблюдая, как Николай внимательно осматривает себя в зеркало. — Сразу подняться и обратно на работу…
— Именно поэтому компания с оборотом в десять нулей и принадлежит мне, милочка. Только один человек на этой чёртовой планете может так сделать…
Его тон, его вид, даже его скупые, тщательно взвешенные решения — всё почему-то кажется ледяным и незнакомым. Света поднимается следом, хочет погладить по спине, но удерживается, не прикасаясь. Смахивает невесомым движением невидимые пылинки, и отступает, чтобы даже запахом не остаться на чужой одежде. По себе зная, насколько чуткой может быть заподозрившая измену женщина.
— Что ж, это было мило, — он оборачивается. — Ещё раз спасибо, я позвоню.
Света смотрит на его равнодушное лицо и, схватив халат, ловко заворачивается в него с головы до ног, на всякий случай прикрывая руками грудь. Ей неприятно и неудобно, а случившееся кажется… незначительным и почему-то крайне обидным. Словно её… использовали.