– Не знаю, – отмахнулся Нефедов, на лице которого было написано явное удовольствие от всей этой сцены, – вы что-нибудь придумаете, разве нет?
– Нет! – воскликнул Блохин. – Выносите рояль! И вон ту кадку с пальмой, зачем пальма на борту?
– Это моя любимая пальма, – протянул Нефедов, – я всегда летаю только с ней, а рояль… должен же я музицировать?
– Андрей Германович… – растерянно обратился Блохин к подошедшему Андрею, – на борту нет места для запасной ткани, это невозможно!
– И запасов гелия тоже недостаточно, – вставил свои пять копеек до того молчавший Маврин.
– И что вы это все так на меня смотрите? – ласково вопросил Нефедов.
Ситуация казалась патовой, но тут Андрей вздернул бровь и холодно произнес:
– Что-то больно много препятствий вы нам чините, дорогой граф. Уж не пугает ли вас перелет?
Однако, Нефедова было не просто смутить.
– Пугает, меня? Ничуть. Вы можете остаться, а я полечу один.
– Вот и прекрасно, – кивнул Андрей, – а я возьму самолет. Я умею им управлять. Это, безусловно, опаснее, чем лететь на дирижабле, но я не боюсь. Я могу взять одного человека. Кто со мной?
И к моему вящему удивлению, Маврин дернул головой – на кивок это было не слишком похоже, но как согласие можно было истолковать вполне.
– Господа, к чему такие страсти, – рассмеялся Нефедов, – хорошо, выносите пальму.
– И рояль? – уточнил Андрей.
– И рояль, и еще там кровать есть, с матрасом, – бросил через плечо Нефедов, царственно поднимаясь на борт дирижабля, – ее тоже. Придется спать на койке, как всем. Чего не сделаешь ради бриллиантов! – насмешливо закончил он.
Елена, молчавшая все это время, кивнула мне, и тоже прошла в дирижабль, а навстречу ей уже тащили злополучную пальму и рояль, который двое рабочих несли боком. За этими предметами последовало еще несколько баулов, а потом кровать, тоже обтянутая кожей, и таких размеров, что она вполне могла бы занять собой целую комнату в какой-нибудь хрущевской однушке. В противоположном направлении уже несли коробки и баллоны.
Наконец, погрузка была завершена, мужчины поднялись в гондолу, двери ее затворились, и скованный специальными грузилами дирижабль медленно двинулся к выходу. Гигантской рыбой выплыл он из своего эллинга, и там рабочие принялись отцеплять от него веревки одна за другой. В конце концов, он остался на единственном пеньковом тросе.
– Трави! – крикнул кто-то из рабочих, и дирижабль, все еще привязанный к земле, стал медленно, носом, взмывать вверх. У самой причальной мачты он выровнялся, и я увидела, как другой рабочий, полноватый и коренасты мужик, занес над веревкой топор. Один взмах – и ничем не удерживаемый баллон дирижабля взмоет ввысь.
– Подождите! – крикнула я, но никто меня, естественно, не услышал.
Причальная мачта была в десяти шагах от меня. Птицей взлетев по ней я оказалась на верхней площадке в тот самый момент, когда с громким «дзынь» рабочий перерубил канат. И я прыгнула.
Мне, конечно, не грозило ничего, бестелесная я разбиться не могла, я могла разве что не допрыгнуть, и это было бы несчастьем… или счастьем. Но это было уже неважно, потому что я влетела таки в дирижабль – прямо в большую каюту Нефедова, он брился. Лицо его было все в пене, напевая какую-то песенку, он осторожно водил по коже опасной бритвой. Не имея никакого желания и дальше лицезреть его вечерний туалет, я прошла сквозь стену, и оказалась в гораздо меньшей по размеру каюте, буквально клетушке, в которой и помещались только два ряда узких коек – одна внизу, другая наверху, как в поезде, откидной столик, и раковина. Так же там была еще ниша за шторкой, предназначенная для багажа, и для того, чтобы господа могли переодеться ко сну, не смущая друг друга наготой, потому что именно за этим занятием я застала там Блохина. Пулей выскочив из ниши, я наткнулась на Андрея, который уже спал, а в соседней каюте полицейский, сопровождавший Маврина, громко сморкался в раковину. С мыслью, что я гораздо ближе, чем мне хотелось бы, познакомилась с бытом своих товарищей по полету, я, наконец, нашла Елену. Она, к счастью, не переодевалась, и охоты сморкаться у нее, тоже, видимо, не было.
– А я уж думала, что ты не придешь, – усмехнулась она, – не переживай, я взяла и тебе комплект теплой одежды, на всякий случай.
– На всякий случай? – испуганно спросила я, – на случай, если мы вдруг упадем что ли?
– Все может быть, но не переживай, в это время года на полюсе около ноля.
– Наверное, мне надо было остаться… – неуверенно протянула я.
– Ты еще можешь прыгнуть. Мы еще не успели отлететь далеко.