Выбрать главу

Нет, он безусловно поступает правильно, решив порвать с Хейзл. Он намерен жениться опять, потому, что хочет иметь детей и семейный очаг. Но на этот раз выберет себе жену, используя ту же стратегию, которая приносила ему успех в бизнесе.

Образ хрупкой изящной девушки, с которой Ник беседовал сегодня, всплыл в его памяти. Он представил ее такой, какой она выглядела утром, — тихой и милой, с волосами цвета солнечного света и глазами оттенка подмороженных листьев, внимающей его словам, припомнил спокойное достоинство и ум, светившиеся в серо-зеленых глазах.

Она явно не поверила, когда он изложил причины, по которым выбрал ее для написания статьи. Но, высказав все разумные возражения, все-таки приняла это предложение. Как только она поняла, что Ник не изменит своего решения, она не стала спорить дальше. Это укрепило веру Ника в то, что Клер Кендрик благоразумна и рассудительна, что она из тех, кто прислушивается к голосу разума, из тех, кем можно управлять.

Ник улыбнулся в предвкушении любовной истории. Любопытно, оправдаются ли его ожидания в отношении Клер? Несколько следующих недель должны показать, не ошибся ли он в расчетах. Это будет очень интересно…

2

Клер крепче сжала ладонь матери, стараясь подавить мучительное чувство сострадания. Глаза Китти, так называла себя мать, такого же мягкого серо-зеленого оттенка, как и глаза дочери, светились сознанием.

— Как ты сегодня, мама? — спросила Клер. Мать улыбнулась спокойной, нежной улыбкой.

— У Китти новое платьице, — с детской ужимкой сказала она, приподнимая край юбки белого в розовую полоску платья.

Это платье мать купила по крайней мере десять лет назад, одним жарким августовским днем. Отец Клер тогда сопровождал «своих милых девочек» в их прогулке по магазинам. Клер вспомнила, какой гордостью светились отцовские глаза, когда он смотрел, как кружится его красавица Китти в своем новом платье. Знакомая грусть горько-сладких воспоминаний сжала сердце Клер. Джон Кендрик безумно любил свою жену и обожал дочь, но не был достаточно предусмотрителен, чтобы обеспечить их жизнь в случае, если с ним что-либо случится.

— Да, это красивое платье, — покорно сказала Клер, с трудом подавив вздох.

Улыбка по-прежнему блуждала на лице Китти, но ее внимание уже переключилось на дверь, из-за которой раздавались смех и голоса.

Клер уже в тысячный раз задавалась вопросом, насколько правильно мать воспринимает реальность? Иногда она отвечала на вопросы дочери с почти взрослой логикой, но нередко реагировала, как ребенок или не реагировала вообще. Врачи говорили, что мозг Китти сильно поврежден, а умственные способности находятся на уровне двухлетнего ребенка. Хотя за последние два года у нее восстановились все природные женские инстинкты. Она отчаянно флиртовала с врачами и принимала кокетливый вид, стоило рядом появиться мужчине. За шесть лет болезни матери Клер повидала всякое. Китти то обиженно дулась и по целым дням не хотела разговаривать, то капризно требовала помощи, чтобы всего-навсего застегнуть пуговицы. То с утра до вечера подкрашивала лицо, — а она не могла и дня прожить без косметики, — то не помнила, как завязать шнурки.

Беда произошла во время несчастного случая, когда отец погиб, а мать получила тяжелую травму. Вначале Клер пыталась держать мать дома, но ничего не получилось. Китти оставляла без присмотра включенный чайник, уходила из дома и часами бродила где-то. Могла сильно порезать палец, отрезая ломтик хлеба, обжечься, прикоснувшись к конфорке или утюгу. Она даже могла выйти на улицу в одном белье и не находила ничего зазорного в том, чтобы ходить по дому голой.

Скоро Клер поняла, что надо что-то делать. Но что? Для присмотра за Китти требовалась круглосуточная сиделка, желательно хорошо обученная медсестра. У Клер, просто не было на это средств. И хотя частная лечебница «Пайнхэвен» была очень дорогой, индивидуальный домашний уход был еще дороже. Поэтому Китти переехала в «Пайнхэвен», а Клер научилась жить с печалью и чувством вины, которые она пыталась успокоить, навещая мать несколько раз в неделю. Несмотря ни на что Клер таила слабую надежду, что когда-нибудь мать поправится.

Китти начала негромко напевать. Дочь в тоске прикусила нижнюю губу и стала смотреть в окно, в которое стучал нудный дождик. Какой унылый день, думала она. Совсем, как моя жизнь. Правда, Клер не любила жалеть себя. Наоборот, она всегда старалась в любой жизненной ситуации найти положительные моменты. У нее хорошая работа, она молода и здорова. Ей помогают тетя Сузанн и дядя Дэйл, и у нее есть несколько преданных друзей.

Я справлюсь с этим. Надо просто принимать жизнь такой, как она есть, пыталась убедить себя Клер. Это был мудрый жизненный девиз. Нет смысла беспокоиться о будущем, потому, что будущее не в ее власти. В отличие от других молодых девушек, она давно перестала мечтать о браке и детях. Кто захочет разделить с ней огромное финансовое и эмоциональное бремя болезни матери?

Мечты о другой, недоступной, жизни могли бы сделать ее реальные перспективы только более безрадостными, ожесточить ее. Клер вовсе не хотела превратиться в нытика, вечно жалующегося на свою судьбу. Нет, гораздо лучше принимать жизнь такой, как она есть, и концентрировать усилия на той карьере, которую Клер выбрала.

Мысль о карьере заставила ее вспомнить об утреннем разговоре с Ником Каллахэном. Что ж, это реальный шанс упрочить свое положение в фирме. А если она получит повышение, то повысится и зарплата, то есть жить станет полегче. Даже две лишние сотни долларов в месяц значили для нее очень много.

Вздохнув, она снова взглянула на мать. Та с мечтательным выражением лица напевала мягким контральто мелодию «esterday». Господи, любимая песня отца! Глаза Клер внезапно наполнились слезами. Как давно это было: частенько, возвращаясь из школы, она слышала, как мать поет чистым, неясным голосом. Какие безмятежные и счастливые были дни! Она всегда чувствовала любовь и заботу родителей.

Другие девочки горько жаловались на своих матерей, на то, что те не понимают их. Но Китти была любящей матерью, всегда готовой в трудную минуту поддержать дочь. Клер знала, что многие подруги завидовали ее душевной близости с матерью. Ах, мама, мама… Мне так не хватает тебя. Если бы…

— Клер?

В дверях палаты стоял лечащий врач Китти, доктор Филлипс. Доктор наблюдал за матерью с того самого дня, когда дочь поместила ее в «Пайнхэвен». Клер торопливо заморгала, прогоняя слезы.

— Как дела, Клер? — спросил он, просматривая медицинскую карту Китти.

— У меня все нормально. А как мама? — Она подошла к креслу, в котором сидела Китти, и пригладила упавшую на лоб матери прядь светлых с проседью волос. Китти перестала напевать и теперь смотрела то на дочь, то на доктора.

— Все по-прежнему. Правда, Китти? — Доктор с улыбкой посмотрел на свою пациентку, и Китти встрепенулась, потягиваясь, как кошка.

В словах врача явно не было энтузиазма. Клер знала, что доктор Филлипс хороший, внимательный человек, что он сочувствует им обеим, но считает преступным подавать надежду, если ее и быть не может. Лучше дать людям взглянуть правде в глаза. Тогда они могут как-то спланировать свою жизнь, заявлял он. Вообще-то Клер ценила откровенность доктора, но иногда так хотелось услышать какую-нибудь банальную утешительную фразу, за которую можно было бы зацепиться, чтобы укрепить зыбкую веру в лучшее будущее и природный оптимизм.

Через двадцать минут Клер коснулась легким поцелуем щеки матери, включила телевизор и сказала:

— До свидания, мама.

— Пока, — с полным безразличием ответила та, уставившись на экран.

Пытаясь рассеять дурное настроение, Клер прошептала:

— Я люблю тебя…

Мать не ответила. Клер повернулась и вышла за дверь. До нее донесся счастливый смех Китти, которая, смотрела какую-то развлекательную передачу. Девушка смахнула набежавшую слезинку, на этот раз сердито. Да, что это в самом деле с ней происходит? Трудно ожидать от двухлетнего ребенка понимания того, что кто-то другой нуждается в его поддержке… или любви. Двухлетний ребенок полностью погружен в свой мир, и чувства других его не волнуют.