И попутно вспоминал другие факты. Подробности своей жизни, информацию о своем роде…
Он вдруг понял, что вспомнил нечто важное! Оказывается, он был не один такой. Были и другие представители его рода. И даже на этой самой планете.
Они, особи его рода, жили совершенно независимо друг от друга. Они не нуждались в общении. И не мешали друг другу. Но сейчас эта вдруг всплывшая информация о собственных соплеменниках, объектах, полностью аналогичных ему самому, вдруг показалась ему достаточно важной. Мгновение спустя он вспомнил, что всегда реагировал аналогичным образом на такие воспоминания…
18. Оказывается, порой деньги нуждаются не только в отмывке, но и в утюжке
Утром, попивая кофеек из собственных запасов пятилетней давности, мы задались вопросом, что же такое с нами произошло.
Сомнений не оставалось. Мы провалились в прошлое на пять лет. Почти на пять, не считая нескольких дней. Где, когда, как такое могло произойти?
— Не иначе, как у этого проклятого Черного озера, — сказал Сережа.
— Да уж, — ответила я, — Похоже, древняя легенда говорила правду, что место это плохое. Только нельзя исключать и другие возможности.
Мы стали буквально по километру анализировать свое путешествие. До Нарочи все было в порядке, тетка Антонина хоть и не взяла моих денег за картошку, но шока при их виде не испытала. Дальше — только запутанная дорога к Черному озеру, а после него…
— Алена, вспомни, как раз после того, как мы проехали этот странный туман вдруг резко переменилась погода, стало солнечно и жарко!
— Точно! И мне еще показалось, что пахнет дымом. А в сводках белорусских новостей только и слышишь о засухе и лесных пожарах! Тем более, что после озера не происходило абсолютно ничего странного.
Мы немного помолчали, переваривая собственные выводы, а Санька даже потерял интерес к дискуссии и уставился в телевизор. Похоже, что для нынешнего подрастающего поколения, воспитанного на обилии фантастики в книгах и фильмах, провал во времени — дело обыденное и недостойное слишком пристального внимания.
— Что будем делать? — в который за последнее время раз спросила я.
— Возвращаться надо. И попытаться проникнуть обратно, в наше время.
— Это понятно. Только учти, что вещи у нас абсолютно мокрые и грязные, да и мы сами не лучше. К тому же путь туда неблизкий, а у нас нет практически ни крошки еды.
— Да, ты права. Просто необходимо отдохнуть, помыться, запастись всем необходимым. На это у нас может уйти как минимум пару дней. Ты хорошо запомнила ту легенду?
— Да, а что? — я удивилась неожиданной перемене темы.
— Сколько времени они там бродили в поисках выхода из леса?
— Ничего определенного. «Много дней и ночей», — процитировала я по памяти.
— Вряд ли, конечно, тут замешан лесной царь, но что существует какая-то «дырка» во времени, так это точно! Ладно, будем считать, что по крайней мере неделя у нас в запасе, пока эта «дырка» не закрылась. Наверное, она существует не всегда, а возникает время от времени. Ведь пацаны говорили, что бывали на этом проклятом озере, и ничего страшного с ними не произошло.
— Похоже на то, — согласилась я. — Тетка Антонина, которая дала нам картошки на уху, как раз говорила о том, что какой-то мужик пропал возле озера как раз лет пять назад. То есть именно сейчас.
— Только знать бы точно, когда эта «дырка» закроется, — продолжал он. — А то так и останемся здесь, в 92-м, и хочешь-не хочешь, столкнемся сами с собой. Может быть ничего страшного и не произойдет. С великами ведь ничего не случилось. Но мы-то люди!
Я задумалась над его словами. Вот было бы забавно слиться с самой собой, только пятилетней давности! Снова ощутить вместо отчужденности любовь, вместо хронической усталости — здоровую силу организма.
Ага, и снова почувствовать, как болит переломанная нога!
Ладно, нога — это детали. Гораздо существеннее другое. От такого слияния запросто крыша может уехать. А она и так после всего, что произошло, на одном гвоздике держится. И, скажите на милость, как же мы-прежние тогда сможем спустя пять лет отправиться в это путешествие?
Хорошо, а до того? Кто из двух экземпляров будет ходить на работу? Есть-то захотят оба! Нет уж, лучше тихо-мирно убраться назад в свое время!
— Давай сделаем вот что. Постараемся как можно быстрее привести себя в порядок, закупим продовольствие и двинемся обратно.
Но тут возник еще один насущный вопрос. Не только, что делать в сложившейся ситуации, но и на что жить. Те же самые продукты покупать за какие, простите, шиши?
Мы имели полный кошелек денег, но при сумасшедшем уровне инфляции в республике деньги, только что напечатанные, уже на следующий день обесценивались. И, естественно, в 92-м году никто еще слыхом не слыхивал о купюрах достоинством в пять, двадцать, пятьдесят, а тем более, в сто тысяч. Которые как раз и составляли нашу наличность.
Что же делать?
Интересно, а какие в то время, то есть именно сейчас, в ходу деньги? А если еще советские? Я похолодела от одной этой мысли.
— Сережа, ты не помнишь, когда у нас ввели «зайчики»?[4]
— Дай подумать. Да как раз году в девяносто втором и ввели. Посмотри на купюре.
Я полезла в кошелек. Точно. На двухсотках, тысячах и пятитысячных стояли цифры «1992», а на двадцатках красовались «1994». Но я же точно помню, что когда мы поехали в Смоленск к Сережиным родителям встречать Новый 1993 год, он, Сережа, демонстрировал всем новую двухсотку, которую только ввели в обращение.
— Все правильно, — согласился со мной муж. — Двухсотки ввели перед самым Новым годом, а остальные, со зверюшками, — раньше, то ли в мае, то ли в июне.
— Ну, да, — стала вспоминать и я. — Еще в конце мая публикации в газетах были с их изображениями. И те самые отпускные, за которые мы телевизор купили, мы уже белорусскими получали! Так забавно! Тогда еще «зайчик» носил гордое название «10 рублей», а «зубр» стоил вообще тысячу…
И тут, похоже, одна и та же светлая мысль пришла нам обоим в голову. Тот самый «зубр», который нынче, то есть в 97-м, представлял собой затрепанную «сотку», которых нужно было три штуки для покупки одного коробка спичек, единственный из всего денежного «зверинца» оставался в обращении!
— Санька! — заорали мы в один голос.
Ребенок нехотя оторвался от экрана телевизора, где транслировали олимпийские игры, и не понимая, уставился на родителей.
— Послушай, сынок! — я старалась говорить как можно спокойнее. — Ты не потерял ту свою пачку мелочи, которую возил с собой?
— Нет, в кармане рубашки лежит. А что?
— Давай сюда быстрее! — Сережа, потеряв терпение, почти кричал.
Ребенок, так ничего и не понявший, стал молча шарить по карманам.
— Вот!
— Сколько их там у тебя?
— Двухсоток?
— Да нет же, соток! Двухсоток здесь еще нет! — теперь уже и я потеряла терпение.
— Сейчас посчитаю, — и он принялся раскладывать на тахте свои мятые сокровища.
Всего оказалось тридцать восемь купюр. На момент конца июля сумма в тридцать восемь тысяч рублей была более чем существенной. Однако их состояние оставляло желать лучшего. Помятые, замусоленные, они лишь при очень сильном воображении могли сойти за деньги, только что вышедшие с монетного двора.
В те времена, помнится, многие и так с недоверием относились к белорусским деньгам, предпочитая старые, проверенные советские купюры. А если попытаться расплачиваться купюрами самого высокого номинала, да еще и в таком затрапезном состоянии, можно было запросто угодить в милицию. Что слабо согласовывалось с нашими планами наискорейшего возвращения.
— Ничего страшного, мама! Немножко работы, и мы приведем их в нормальный вид, — утешил меня сынок.
— А как ты собираешься это сделать?
— Так, как и всегда. Проутюжить, а самые помятые — сначала намочить. Говорят, хорошо еще в молоке их вымачивать.
4
Первые белорусские деньги номиналом в один рубль имели изображение зайца, откуда все белорусские рубли стали называть «зайчиками». До деноминации 1994 года такая купюра оценивалась достоинством десять рублей.