И мы дружно принялись за работу. Со стороны могло сложиться впечатление, что орудует банда фальшивомонетчиков. Но мы же никого не собирались обманывать. Деньги-то были самые настоящие. Только немного поношенные. Как не позавидовать в этот момент каким-нибудь американцам или англичанам, валюта которых не меняется десятилетиями, а то и столетиями. А если и меняется, то вышедшие из употребления купюры можно сдать в любом банке.
Да, а еще не вошедшие в употребление? Как, например, новые долларовые сотки и пятидесятки?
Ладно, американцы — американцами, а мы терпеливо намачивали и утюжили наши родные белорусские денежки. Наиболее замызганные даже стирали мылом. Прямо наркомафия, да и только!
Наибольший эффект, как ни странно, давало вымачивание в молоке с последующей утюжкой. Вопреки ожиданиям, купюры не становились темными, а наоборот, делались гладкими и хрустящими, словно только что из-под печатного станка.
Меня посетила было светлая мысль — накрахмалить наиболее затрепанные денежки, да я от нее отказалась, так как после утюжки все бумажки и так приобретали необходимую жесткость. Конечно, оборванные края от этого целыми не становились, но некоторые, самые размахрившиеся купюры мы подрезали на полмиллиметра с помощью фоторезака. Становились, как новенькие!
Правда, Санька переусердствовал в процессе «отмывания» денег. Ему вдруг стукнуло, что лучше всего они отстираются с использованием щетки. Отстирались. Только вместе с грязью отошла и часть краски. Так что выглядели они после этой процедуры, словно старое платье — слегка поблекшими и полинявшими. Вдобавок на сгибах краска сходит быстрее всего, но ее с успехом заменяет грязь, и бумажка продолжает оставаться более-менее однородной по цвету. А после стирки белые полосы вообще бросаются в глаза.
В общем, после завершения этого творческого процесса часть купюр не подлежала дальнейшему использованию, так и не поддавшись реставрации. В итоге осталось тридцать три «зубрика». Тридцать три тысячи рублей по меркам 1992 года. Это много или мало? Не знаю. Точнее, не помню. Хотя телевизор-то стоил пятнадцать тысяч, так что, наверное, вполне неплохо. По крайней мере с голоду не умрем!
19. В заботах о хлебе насущном
Итак, закончив «отмывку» денег, мы приступили к следующей стадии реализации нашего плана. А именно собрались прикупить чего-нибудь съестного. Сережа по укоренившейся за последние годы привычке собрался было уже мчаться на Комаровку, да я его остановила. Что-то всплыло в памяти, что первое время после ввода белорусских денег их не очень охотно брали, предпочитая «деревянные». Так что было решено сначала посетить ближайшие магазины. Тем более, что тогда, то есть сейчас, в 1992-м, на рынке можно было купить еще далеко не все продукты.
В общем, выбрали мы парочку наиболее хрустящих купюр и отправились в магазин.
И благополучно обломались.
Поскольку давным-давно забыли о таком явлении, как дефицит. А оно, то есть он, расцветал на прилавках пышным махровым цветом. Ибо кроме этого цвета и жалких почерневших костей на них, на прилавках, больше ничего не было. Не радовали глаз яркие упаковки импортных продуктов. Да и серых отечественных не было. Оказывается, на сахар, муку, крупы и масло все еще существовали талоны. Причем не было никакой вероятности, что эти продукты когда-нибудь поступят в продажу, и талоны удастся отоварить. Пробежавшись по нескольким магазинам, мы обнаружили в одном месте более чем странную картину. Возмущенные покупатели устроили что-то вроде митинга перед «черным ходом». Даже милиция приехала. Не в наших интересах было обращать на себя внимание, но из бессвязных выкриков пенсионеров и ответных реплик стражей порядка у нас сложилось следующее мнение о развитии ситуации.
Оказывается, и сахар, и мука, и другие продукты имеются в изобилии на рынке. Но там цены выше. Если в магазине сахар должен продаваться по 42 рубля за килограмм, то на рынке — 60-70 рублей. Зато в магазине появления его, сахара, люди ожидают уже несколько дней. Стоят в очередях, составляют списки, скандалят по поводу «Вас тут не стояло!», трогательно пишут номерочки на руках. А вожделенный сахар так и не привозят. И поэтому, со слов милиционеров, по городу время от времени вспыхивают «сахарные бунты», когда очереди начинают чуть ли не громить витрины.
Хочу обратно, в 1997-й!
Оказывается, за пять лет мы уже благополучно отвыкли от этого дурдома, от талонов, купонов, визиток и прочих пережитков социализма.
— Хорошо еще, что нас не занесло чуть-чуть пораньше, когда для того, чтобы купить буханку хлеба требовались эти дурацкие купоны, — бурчал Сережка, укладывая в пакет молоко, наш единственный пока трофей.
— Да уж! — не могла я с ним не согласиться. — Попади мы в те времена, так вообще неизвестно что бы делали. Советских-то денег у нас нет! А помнишь, как тряслись над этими купонами! Зато потом напечатали их столько, что не знали, куда девать. У Маринки в тире до сих пор целая куча мишеней лежит, отпечатанных на обратной стороне купонов. В этом есть даже что-то символичное.
Сережа только хмыкнул в ответ.
И в это время мы увидели, что в мясном отделе продаются яйца. То есть в лучших традициях советской государственной торговли яиц на витрине не было. Как и ценников. И только какой-то мужчинка уныло-интеллигентского вида тоскливо повторял, протягивая чек за прилавок: «Девушка, отпустите яйца! Девушка, отпустите яйца!» Наконец появилась вызываемая «девушка», которая оказалась особой бальзаковского возраста и рубенсовских форм и на весь магазин громогласно заявила: «А я их и не держу!»
Мы с Сережей синхронно прыснули, мужчинка сначала покраснел, потом побледнел, а потом спаковал яйца в сумку. Приобретенные, разумеется.
— Знаешь, мне тут еще один яичный случай вспомнился, — стала я рассказывать мужу, стоя в очереди в кассу. — Дело было зимой, стоял страшнейший гололед. Молодая женщина гуляла по улице с маленькой дочкой и увидела, как какой-то мужчина несет целую упаковку яиц. Дефицит несусветнейший! Бедный, подумала женщина, сколько же он стоял за ними в очереди! А такой гололед, упадет еще, разобьет, и все старания — насмарку! В этот момент девочка стала капризничать, и женщина наклонилась к ней. Вдруг сзади — бум-м-м!
— Мужик упал?
— Она тоже так подумала. Решила даже что вот мол, накаркала. Подходит к нему, а он никак подняться не может, ноги скользят, и только задница кверху торчит. Она ему так сочувственно и говорит: «Мужчина, а как же Ваши яйца?» Он удивленно оборачивается, и оказывается, что это — совсем другой мужчина. А тот как шел, так и пошел! — закончила я историю. — Пожалуйста, два десятка!
Ну, что ж, яйца купили, неплохо.
Как бы то ни было, но крупные купюры мы разменяли, получив на руки полный «зверинец» вперемешку с уже забытыми советскими деньгами. Можно было отправляться на Комаровку.
Естественно, Комаровка, как и вся республика, делала только первые шаги к рынку. Не было отлаженных систем поставок из-за рубежа. Это был колхозный рынок в прямом понимании этого слова. То есть колхозники привозили то, что им удалось вырастить и изготовить. Редкими залетными птахами выглядели посредники, которые занимались целевыми поставками того же масла или злополучного сахара.
Хорошо, что мы разменяли в магазине «крупные» купюры! Очень неохотно народ брал наш «зверинец», а уж когда мы пробовали расплатиться «зубрами», то и вообще нос воротил: то сдачи нет, то еще что-нибудь. Вот смех, да и только: в наше время, в 97-м, на эти деньги уже ничего не купишь, а сейчас — еще. Зато даже одной разменянной купюры нам хватило на то, чтобы основательно затариться самыми необходимыми продуктами.
Прихватив целую пачку свежих газет, мы вернулись домой.
Я растерянно топталась по кухне, озирая нашу добычу.
Ни макарон быстрого приготовления, ни даже просто белых макарон мы не купили. Какие-то серые рожки из муки сорта восьмого, не меньше. Картошка молодая, это радует. Она, оказывается, растет несмотря на катаклизмы и реформы. Огурцы-помидоры ведут себя аналогично. А вот с колбасой напряженка. Удалось купить только очень дорогой по нынешним меркам сухой. Естественно, никакой тушенки нет и в помине. Про куриные окорочка, которые продаются просто так, без самих куриц, здесь, то есть сейчас, слышали только в контексте описания жизни в Америке в разделе «Их нравы». Говяжью вырезку, которую мы купили по «несусветной» цене — 70 рулей за килограмм — можно использовать только для домашнего питания, с собой ее ведь не возьмешь. Вот и получается, что для обратного путешествия у нас есть только палка сухой колбасы да эти серые макароны. Негусто.