В конце концов, какая разница, что будет, если нам удастся выбраться?! Мы попросту будем жить. Я, Саня, Сережа. Останется ли Сережа с нами? Видит Бог, как мне этого хочется. Но если бы была какая-нибудь гипотетическая возможность выбора судьбы, то я предпочла бы, чтобы он даже ушел от нас с Саней, но остался жив.
Только сейчас, когда так велика опасность потерять и его, и Саню я осознала, насколько сильно я люблю их обоих. Ну, с Саней все, положим, понятно. Сын есть сын. А с Сережей… Я только сейчас почувствовала, что люблю его настолько сильно, что готова расстаться с ним. Лишь бы он был счастлив! Лишь бы мы все выжили. Завтра…
Я глубоко вздохнула. С приятной уверенностью, что смогу проделать это еще не один раз. По крайней мере, до утра. Щелчком я выбросила окурок прямо в реку, и огненным метеором он пронесся прямо в ночной темноте. Пора идти спать.
Наутро выяснилось, что грядущий день пока ничего не приготовил. То есть ничего такого, что можно было бы съесть. Так что пришлось готовить, как обычно, самой. Макароны с тушенкой на завтрак.
Наскоро перекусив, мы направились через Вилейку в сторону Любани, как раз туда, где при пересечении ничем не примечательной тропинки с шоссе стоит приметная раздвоенная сосна. Только до нее, до этой сосны, указывающей дорогу к Черному озеру, было еще ой как далеко!
Солнце жарило просто немилосердно. Создавалось такое впечатление, что еще не успев помереть, мы заживо попали в адское пекло. Казалось, асфальт плавился и прилипал прямо к шинам. Голова постоянно кружилась, да еще донимал запах дыма, который доносился буквально отовсюду. Горели торфяники.
К обеду мы едва миновали Любань, а ведь и после раздвоенной сосны еще ого-го сколько ехать было, да не по шоссе, а по лесной тропочке!
Ну, а во время привала Саня обратил внимание на еще один факт, который вряд ли можно отнести к отрадным. От волос давно уже остался только слабый ореол, окружающий голову, словно нимб. Сейчас дело обстояло еще хуже: оказывается, солнечный зайчик, отраженный от велосипедного зеркала, не сильно напрягаясь просвечивал сквозь Сережину грудную клетку. Прямо скажем, зрелище не для слабонервных! Санька только молча таращился, я же резюмировала:
— Судя по этому странному явлению, ты — человек с кристально чистой душой!
В ответ на это Сережа только хмыкнул.
Следовало поторопиться. То есть что там поторопиться, необходимо было мчаться изо всех сил, времени не было абсолютно! И мы, даже не вымыв посуду, снова рванулись вперед, невзирая на жару и дым.
Ближе к концу дня мы становились все более бесплотными, и даже велосипеды потеряли свои резкие металлические очертания. Хотя, надо сказать, однажды это сыграло свою положительную роль.
Я панически боялась пропустить раздвоенную сосну, поэтому только и смотрела на противоположную сторону дороги. И не заметила милицейский «жигуленок», загоравший возле поворота практически пустой дороги. Надо же, еще один пост ГАИ в связи с пожарами установили! В принципе в том, чтобы с ними разминуться, большой проблемы не было. Можно было запросто свернуть на обочину и обойти через подлесок. Но время! Его оставалось катастрофически мало! Да и к тому же я их поздно заметила, наверняка они нас уже увидели. Если остановят, тогда уж развернемся и будем объезжать! И мы поехали прямо.
Машина ГАИ стояла с правой стороны дороги, и, минуя ее, мы оказались между ней и заходящим солнцем. Правильно сделали, что не стали паниковать заранее! Поскольку милиционеры были заняты гораздо более важным делом, чем отлов каких-то бродячих велосипедистов. На капоте «жигуленка» весело поблескивала полупустая бутылочка «Столичной», рядом с которой на газетке громоздились толстые куски хлеба, расплывшиеся от жары ломтики сала, толстощекие помидоры и перья зеленого лука. В руках у обоих служителей Фемиды были зажаты традиционные граненые стаканы, о содержимом которых совершенно несложно догадаться.
Велосипед, в отличие от машины, не рычит. Мотора нету. И вообще, двигается по асфальту довольно тихо. Только шины шуршат, да позванивают детали на колдобинах. Так что стражи правопорядка заметили нас практически в тот момент, когда мы с ними поравнялись и возникли на фоне закатного солнышка.
Похоже, мы выглядели не очень-то привлекательно. Я так думаю. Поскольку они оба замерли, словно изваяния, и только постепенно вылезающие из орбит глаза позволяли сделать вывод, что перед нами все-таки живые люди. Ступор длился недолго. Секунд десять. После чего один, в чине сержанта, решил видно что-то сказать, да подавился и зашелся в диком кашле, извергая из себя лук в перемешку с салом. А второй, выронив стакан, бухнулся на колени и стал осенять себя крестным знамением, периодически размазывая по физиономии пьяные сопли. В зеркальце заднего вида я могла еще долго наблюдать его ошалелую физиономию.
Похоже, стоящая на капоте бутылочка была далеко не первой. Но уж что последней, по крайней мере в такую жару, так это точно.
Да уж, впечатление мы произвели, это факт! Может, стоило еще вытянуть в его сторону указующий перст и громовым голосом возопить: «Покайся, грешник!?» А, ладно, пусть живет. И так, если вести счет в наших стычках с милицией за последние два дня, получается 2:1 в нашу пользу.
Солнце уже стало цепляться за кроны деревьев, когда мы доехали, наконец, до раздвоенной сосны. Ура!
Здесь ничего не поменялось кардинальным образом за время нашего отсутствия. Все также петляла тропинка через соснячок, только сейчас нашу езду можно было назвать слаломом психов, поскольку в сгущающихся сумерках мы мчались, едва успевая в последний момент уклониться от столкновения с какой-нибудь свисающей веткой или свалившейся на тропу корягой. Мы пытались использовать последние проблески зари, поскольку было совершенно ясно, что, дожидайся мы утра, растворимся в этом лесу в самом прямом смысле. И мы неслись, словно угорелые. Сквозь сумеречный лес, затянутый клубами дыма. Полупрозрачные лысые призраки. Жаль, не случилось стоять за кустом какому-нибудь Иерониму Босху, чтобы запечатлеть нас для потомков. А что, вышла бы вполне достойная картинка!
Вот, наконец, и та полянка, заросшая лишайником. Только добрая половина ее из серебристо-серой превратилась в угольно-черную, что в сгущающейся темноте производило вообще отвратное впечатление. Надо же, и сюда пожар добрался!
Мы были уже на последнем издыхании, языки красными тряпками свисали с плеч, когда тропинку преградили первые комья густого, как кисель, тумана. Добрались!
И вдруг всех нас охватила непонятная робость.
— Ну, что? Вперед или как? — спросил глава семейства.
— Сейчас, давай чуть-чуть отдышимся, — ответила я. — А то как-то не по себе.
— Да уж. И мне тоже как-то неуютно, — признался Сережа.
Я нервно закурила. Это была последняя сигарета, и я, не привыкшая бросать мусор под ноги, так и осталась чисто механически вертеть в руках пустую пачку. Пока Санька не забрал ее у меня и не стал выворачивать наизнанку.
— Что ты дурью маешься? — наехала я на него.
Пожав плечами, ребенок насадил ее на сучок дерева.
— Сереж, а вдруг все, что мы сами себе придумали относительно этого дурацкого озера — чепуха? На чем мы основывались? На легенде, рассказанной пацаном? — высказала я вслух то, о чем в глубине души думали все.
Полупрозрачной рукой Сережа почесал затылок.
— Чего уж теперь! Докуривай, да поехали. Все и узнаем!
Как и тогда, мы спешились и повели велосипеды по тропинке. Негнущиеся в коленях ноги несли измотанные организмы вперед. Чрезвычайно странное ощущение. Во всем теле я лично ощущала слабое покалывание. Словно ногу отсидела, и кровообращение восстанавливается. Только никогда не пробовала отсидеть всю себя сразу.