— Вы извините меня, что я смутил Вас своими словами, — начал Бартон, как только мы закурили. — Меньше всего я хотел поставить Вас в неловкое положение!
— Что Вы, — в свою очередь начала отвешивать реверансы я. — Это я хочу попросить у Вас извинения за то, что не могу ответить на Ваши чувства. Поверьте, я Вас бесконечно уважаю, как уважала все то время, что мы были знакомы, но… И дело даже не во времени, нас разделяющем, а в том, что Вы совершенно правы, и я очень люблю своего мужа Сергея… Ну, вот! Сама не знаю, как так получилось, не хочу этого, а причиняю Вам боль!
— Лена! Бог с Вами, какая еще боль? Что я, мальчик восемнадцатилетний, что ли, и не понимаю, что у Вас семья, налаженная жизнь? Я и мыслей не допускал, что смогу завоевать Ваше ответное чувство, тем более в сложившейся ситуации. Просто я не мог не сказать Вам об этом… Знаете, Лена, я ведь давным-давно не был так счастлив! Странное дело, кругом война, гибнут люди, я никак не могу завершить порученное мне задание, проблемы не уменьшаются, а наоборот, множатся с чудовищной быстротой, а я счастлив! Потому, что на свете есть Вы! Конечно, здорово было каждый вечер засыпать с мыслью, что увижу утром Вас снова. Но даже когда Вы уедете, я буду вспоминать эти дни как самые светлые в моей жизни. И не буду бояться старости, потому что именно тогда я увижу Вас снова. А Вы говорите, причинили мне боль!
Прямо камень с души снял! Облегченно вздохнув, я пожелала ему спокойной ночи и отправилась в нашу землянку, буквально у входа нос к носу столкнувшись с Сережей! Неужели он слышал все? Сопит, молчит, попробуй тут догадаться!
Уже засыпая, я подумала, насколько прав Бартон. Ну, в том смысле, что любовь — это великое счастье. Вот вроде бы нам с Сережей предстоит расстаться, а я насмотреться на него не могу, надышаться одним воздухом с ним. Да, мне горько и больно, но я ни за что не променяла бы эту свою смертельную боль на холод, на тупое безразличие пустой души. Милый мой, хороший! Спит, сопит рядышком. И я вдруг остро ощутила, что что бы не случилось в нашей жизни, он всегда останется для меня самым лучшим, самым дорогим. Любимым.
47. Синий туман похож на обман
Утро было самым обычным. Мы позавтракали и без лишней помпы, ибо все важное было уже сказано вчера, и потихоньку отправились к озеру. Мы уже подъезжали, когда Бартон нагнал нас на своем «Виллисе». Ситуация складывалась более, чем дурацкая. Молчали все: Бартон — смущенно и натянуто, Сережка — сердито и насупленно, а я — попросту растерянно. Казалось, еще пару минут, и вообще полетят искры от того напряжения, что висело между нами троими, но тут неожиданно встрял ребенок:
— Мент родился…
— Че-го? — раздался ответный родительский вопрос.
— Ну, у нас в школе говорят, что когда несколько человек вдруг замолкают и молчат некоторое время, то именно в этот момент рождается милиционер.
Напряженности как не бывало. Даже Бартон с удовольствием рассмеялся. А тем временем неумолимые стрелки отсчитывали последние круги 1944-го года для нашей семьи. Туман лежал на тропинке комком ваты, а на черной поверхности озера лениво колыхалась ряска. Как будто шевелились зеленые губы, силились что-то сказать.
— Ну, что? Пора, пожалуй, — сказал Сережа.
— Счастливо вам! — произнес Бартон, пожимая руку Сереже и целуя мою пятерню, которая уже почти месяц, как не знала маникюра. А в его голубые глазах светилось летнее небо.
Что ни говори, несмотря на то, что я люблю Сережу, я вряд ли смогу забыть его. Как, впрочем, и всю эту историю. Ну, да ладно. Пора назад, в будущее!
Мы потихоньку двинулись по тропинке. И все эти странные ощущения, которые мы испытывали прежде, вернулись, как старые знакомые. Казалось, в молочной пелене нас со всех сторон окружают то призрачные витязи, то древние животные. Почти реально слышалось рядом чье-то сопение, тяжелое дыхание. Но вот мы приближались, и диковинный силуэт снова становился чем-то привычным — молодой березкой, кустом можжевельника. Я-то всего четвертый раз переходила через «дырку», да при этом первый раз вообще не знала, что это и куда мы попали. Во второй раз мы мчались с такой скоростью, что единственной мыслью было не переломать себе кости. Ну, а когда совершали переход вместе с разведчиками, так у меня было важное задание, не до впечатлений. Так что, по сути дела, впервые я смогла оценить ощущение самого процесса перехода. Тем более, что больше такого случая не представится. Правда, пока я собралась его оценивать, этот процесс уже благополучно завершился, и мы оказались на другой стороне.
— Ну, что? Вроде бы дома? — неуверенно улыбнулся Сережа.
Я только пожала плечами. Кроме полянки, напрочь заросшей лишайником, я не помнила ничего. Стоп, стоп! Так ведь эта полянка была уже после того, как мы попали в 92-й год! Так что выходит, что я совершенно ничего не могу вспомнить о том, как выглядел лесок в родном 97-м. Как-то мне было не до этого.
Мои мужчины тоже не испытывали особой уверенности по поводу того, дома мы или нет. Но что остается делать? Только вперед двигаться!
Первое, что я сделала после перехода, так это стащила с головы бандан. Что же, мои волосы, хоть и далеко не такие чистые и ухоженные, как хотелось бы, тем не менее имели место быть. Это радует. Я взглянула на саму себя и довольно критически осмотрела мужчин. Откровенно говоря, мы были здорово похожи на подразделение китайских диверсантов в своих кроссовках и кедах, выцветшем х/б не по размеру и с нагруженными велосипедами. Если мы все-таки попали домой, то следовало переодеться хотя бы во что-нибудь другое, пусть даже полупрозрачное.
В общем, отойдя пару километров от проклятого озера и выбрав полянку посимпатичнее, мы поставили чайник и занялись ревизией собственного гардероба. Какова же была моя радость, когда рука нашарила в рюкзаке шуршащую зеленую ткань моего любимого нейлонового костюмчика, который, как я считала, давным-давно превратился в облачко! Ура, значит, мы действительно дома!
— А тот костюм, что покупали в 92-м? — охладил Сережа мой пыл.
Оказалось, что он, который еще несколько часов назад был не плотнее самого эротического пеньюара, тоже был в полном порядке. Опять ничего не понятно!
— А ты смотрела вещички из 97-го после того, как мы попали в 44-й? — поинтересовался муж.
— Ты знаешь, как-то не до того было. Вспомни, нас тогда как раз расстрелять хотели. Ну, а потом я совсем обо всем этом забыла. Только вчера вечером до них руки дошли, так что понятия не имею, как они выглядели сразу после перехода.
— Да уж! Действительно, тебе было от чего позабыть обо всем на свете, — пробурчал Сережа и добавил, помолчав, уже более миролюбиво. — Так что же мы имеем? А все то же. Возможно, на восстановление нашего гардероба, как и функций организмов, просто подействовала энергия перехода. И где мы в данный момент находимся, опять-таки неизвестно. Что делать будем?
— Двигаться дальше, — пожала я плечами. — В любом случае, сидя здесь, мы вряд ли что узнаем. Только надо на всякий случай переодеться.
Ну, начали мы переодеваться. А потом снова пить чай. А после складывать вещички, и в этом процессе поняли, что уже успели проголодаться, так как времени было уже половина первого, а завтракали мы довольно рано. Так что пришлось прямо тут же обед готовить. Дурацкая ситуация! Уже полдня прошло, а мы почему-то сиднем сидим на месте! И Сережка к тому же дуется. Есть от чего распсиховаться!
Мы уже доедали суп, когда ветер донес до нас какое-то отдаленное пение. Люди!!! Но, памятуя о первой встрече с бойцами Коновалова и Петренко, мы не рискнули сразу же бросаться на шею, а решили потихонечку рассмотреть, что за люди, что делают, может, и год установить. Оставив Саню с вещичками, мы с Сережей, для которого общение с военными разведчиками явно не прошло даром, кустами и буераками стали пробираться в сторону доносившегося пения.