Дождя не предвиделось, было достаточно тепло и очень поздно, поэтому мы решили даже не ставить палатку. Тем более, что спать совершенно не хотелось. По крайней мере нам с Сережей. Ну, а Саню мы пристроили прямо под густой кроной сосны в спальнике. Бедный ребятенок так намаялся, что отрубился мгновенно.
Веселая Луна бросала шаловливые тени, без устали заливался соловей, и все, что произошло с нами не более, как час назад, уже казалось кошмарным сном. И только моя окровавленная одежда, жутким комком валявшейся под деревом, (не забыть постирать утром!) служила доказательством того, что все произошло на самом деле.
Я затянулась обломком некогда изящной сигары. Надо же как! Так вот почему Бартон никогда не рассказывал мне, при каких обстоятельствах он был ранен в руку! Хотя странно: мне ведь тоже досталось будь здоров, а чувствую я себя очень даже неплохо. Я даже заглянула себе под майку. Нет, даже следов никаких не осталось. Может, потому, что меня прошило навылет? А у него в руке осколок застрял, а пока доставали, то «дырка» куда-то делась? Не исключено. Только этого я никогда не узнаю. Как, впрочем, и многого другого. Я снова затянулась.
— Прости меня, Алена! — прервал Сережа мои размышления.
Молча и непонимающе я уставилась на мужа, а он продолжал:
— Я, правда, думал, что все лучшее у нас давным-давно позади, что все умерло. Что нас с тобой связывает только эта паршивая комнатенка в «коммуналке» ну и еще, конечно, Саня. Что мы тяготим друг друга. Я был убежден, что уже давно не люблю тебя, просто привычка осталась. Мне все время было тесно и душно, хотелось чего-то другого, красивого, интересного. Такое ощущение было, что сидишь, запертый, в какой-то допотопной хибарке, а там, на улице, кипит и проходит без тебя жизнь, а ты никак не можешь выбраться…
Он замолчал на некоторое время, а у меня аж дыхание перехватило.
— Я тебе столько боли принес! Думал же, что отбрасываю что-то мертвое, отжившее, и только сейчас понял, что рвал и резал по живому. Только сейчас, когда чуть не потерял тебя, почувствовал, насколько ты мне дорога… Я не знаю, что там будет дальше… Говорят ведь, что разбитую чашку не склеишь. Я совсем запутался! Ничего уже не понимаю! И этот вот, — он кивнул в сторону посапывающего Сани. — Я же не смогу без него!
Он снова замолчал. А я смогла выдохнуть. И ледышка сердца треснула под теплым лучиком надежды. Господи, неужели?
— Про чашку ты верно сказал, разбитую не склеишь, — ответила я, а он удивленно уставился на меня. — Так ведь то про чашку! Она ведь мертвая!
Я взяла в руки жуткую, грязную и окровавленную мастерку, которую непременно бы выбросила, если бы только не опасность приехать в Минск совершенно голой по причине полного растворения вещичек, приобретенных в другое время.
— Вот, взгляни! — предложила я мужу.
— И что? — недоумевал он.
— Дырки какие, видишь?
— Ну, вижу!
Я задрала вверх свою майку.
— А здесь? Видишь, ничего нет. Ничего! А знаешь, почему?
— Ну?
— Потому, что живое. Так что про чашку все правильно, только ведь это — не про нас. Тебе ведь тоже болит?
— Болит… — согласился Сережа.
— А раз болит — значит, живое! Пойми, тут ведь как с переломом. Помнишь, тогда, то есть сейчас, в 92-м, я ногу сломала?
— Конечно!
— Всего одно короткое мгновенье — дикий хруст, который слышишь не ушами, а всем телом. И пронзает жуткая боль. И кажется, что ничего в мире нет кроме этой всепоглощающей боли, которая накатывает волнами, захлестывает, грозя утопить… Минута, другая, час — смотришь, ты уже можешь ее терпеть. А потом тебя заковывают в белый сапог. И первое время больно так, что не можешь спать. Лежишь бревно бревном и в потолок смотришь. А уж если кто зацепит за этот самый сапог, то от боли небо с овчинку кажется. Только вот постепенно становится легче. Только для этого нужно время. Много времени. И вот, смотришь, уже и наступать можешь. Глядишь, уже и гипс сняли. Только вот ходить приходится учиться заново… Да еще долгое время на перемену погоды ноет. А врачи вообще утверждают, что в месте перелома образуется костная мозоль и за счет этого сама кость становится гораздо прочнее, чем до перелома. Потому что живое…
Сережа долго молчал, глядя на огонь. Только было в этом молчании что-то такое, что не отчуждает, а наоборот, сближает. Наконец он снова заговорил:
— Ты права. Наверное, права. В самом деле, нужно время, чтобы во всем разобраться. понять, залечить. Может, получится?
— И будет крепче, чем раньше! — с готовностью согласилась я. — Только действительно нужно время.
52. Ожившая легенда
Вдруг всю лирику наших рассуждений и размышлений прервал рев, который возник буквально из ничего совершенно рядом с нами. Мы подскочили, как ужаленные. Особенно я. Слишком уж все было похоже!
— Вот, зараза! — прошептал Сережа. — Надо было хоть какой-нибудь ствол попросить у Бартона!
— Тогда уж сразу — противотанковое ружье, — добавила я. — Неужели же они смогли попасть во время, которое для них является будущим?
— Действительно, непонятно, — только и успел он сказать, как на нашу полянку с шумом, ревом и грохотом, в дыму и снопах искр выкатила команда мотоциклистов.
Слава Богу, не немцы!
Пока они спешивались и глушили моторы, безжалостно разбуженный Санька испуганно таращил глазенки, а мы только молча наблюдали за происходящим. От их компании отделился один парень и подошел к нам.
— Ребята, ради Бога, извините и не сочтите психом! Какой сейчас год?
Наша реакция была настолько нетривиальной, что, похоже, психами они посчитали нас самих. Дело в том, что сразу же спало напряжение и ощущение опасности, вызванное ревом их двигателей, да еще подключилось все недавно пережитое, смешалось с только что высказанным, и мы с Сережей заржали, как два идиота.
Мы складывались пополам и никак не могли остановиться. Глядя на нас, засмеялся и Санька из спальника, а вслед за ним захихикали и мотоциклисты. Только как-то уж очень нервно и напряженно. Сколько времени продолжалось это безобразие, не знаю, но, кажется, я так не смеялась никогда в жизни!
— Похоже, что 92-й, — сообщила я наконец, вытирая слезы. — Что, тоже заблудились в тумане?
Тут до них дошла истинная причина нашего веселья, и они сразу же как-то расслабились, успокоились.
— Ага! — улыбнулся их «парламентер». — Что, правда, 92-й?
— Уверенности, конечно, нет, — ответил Сережа и в двух словах рассказал о пачке от сигарет на сучке.
— Ой, неужели?! — воскликнула одна из девушек, и тут же они радостно загомонили все вместе.
Как оказалось, они отправились покататься и половить рыбку. Буквально на пару дней. Но из-за опасности пожаров их не пускали милиционеры (Я тут же вспомнила обалдевших от нашей прозрачности гаишников), и они решили пробираться окольными тропами через лес, минуя посты. Пока не заехали в туман. Что было дальше — понятно. Все по накатанному сценарию. Только вот как-то 44-й год им миновать удалось, а так где, то есть когда только они не были! Транспорт-то у них более быстрый, чем у нас, вот и успевали смотаться туда-сюда, не растаивая.
— А первый раз как мы испугались! — говорила миловидная полноватая девушка. — Думали, сейчас вот до Нарочи доедем, а попали вдруг в какую-то допотопную деревню, где все при виде нас креститься стали, а кто успел, так попрятались, где только можно. Мы говорим — они нас не понимают, они заговорили — тоже совершенно непонятно, какое-то древнее наречие! А уж как они на наши куртки пялились! Правда, молока дали и хлеба. И даже денег не взяли. Зато о том, что такое бензин, они, похоже, и понятия не имеют!
— Да, похоже, что напугали мы их здорово, — добавил еще один мотоциклист. — Правда, девушки у них там красивые! Особенно одна…
— Которую звали Марией, — добавила как можно более будничным тоном.