- Хорошо, спасибо, - кивнул Сережа.
- А что у вас там произошло? - спросил полковник.
- Да я и сам толком не понял. Мы обнаружили еще один временной "участок", который не заметили раньше, и решили туда отправиться. Коновалов еще с одним человеком остался, а все остальные вместе со мной пошли. Пока переходили, то было какое-то странное ощущение, что в этой "дырке" мы не одни. Вообще-то там что хочешь может привидеться, но чтобы так сильно, явственно! В общем, как только мы вышли на смежном "участке", то решили его обследовать на всякий случай. И на другой стороне поляны обнаружили свежие следы гусениц, которые уходили в туман! Мы быстрей рванули обратно, да тут уже все было кончено. Они оба лежали раненые, а немцы умчались вперед. В общем, получается, что мы в пространстве шли с ними в одном направлении, практически друг за дружкой, но в противоположном - во времени. Вот так и разминулись. Ну, забрали мы раненых и двинулись в лагерь. А тут такое...
В страшной спешке побросали в машину наши велики, рюкзаки и отдельно взятые трупы в моем лице, запихали перепуганного ребенка, который мужественно сдерживался, чтобы не зареветь, и отправились снова в сторону озера.
До перехода оставалось две минуты. С помощью умельцев все три велосипеда были так удачно связаны между собой, что их мог уволочь один Санька. Сережа взял меня на руки. Последние секунды....
- Послушай, Сергей! - заговорил Бартон. Ты прости меня, если сможешь. Ну, что вот так влюбился в твою жену. Я вот что хочу сказать. Береги ее, она ведь очень тебя любит!
- Да, конечно, - почти механически ответил тот.
- Прощай! И спасибо. За все спасибо!
- Да чего уж, - засмущался Сережа, даже улыбнулся. - Хороший ты мужик, полковник! Жаль, толком не знал тебя раньше, так, как Алена. Прощай!
Он кивнул Сане, тот поволок велосипеды через туман, и сам отправился вслед за ним. И уже когда почти сомкнулись за ним голубоватые хлопья, долетело до его слуха:
- Слышишь, береги!
51. Говорят, у кошек - девять жизней. А у ежиков?
Какие прекрасные звуки! Словно бы соловей поет. Соловей? Какой еще соловей, когда меня, кажется, убили? А, наверное, это райские птички! Правда, особой праведницей никогда не была и меньше всего могла рассчитывать попасть на небо. Жаль, конечно, что меня убили, но поет эта птичка просто здорово!
Интересно, а как же выглядит рай?
Я попыталась открыть глаза. Вот здорово, получилось!
Нет, я, пожалуй, чего-то не понимаю. Если это - рай, то я троллейбус! Лес как лес, хотя и ночью. Практически темно. Но разве может быть темно...
- Ежик в себя пришел! - прервал мои размышления радостный вопль Саньки.
- Ежик, Аленушка, ты жива?! - раздался самый родной, самый прекрасный на свете голос.
Неужели Сережа? Что он такое говорит? Что я жива? Ура, я жива!
Ничего не понимаю...
Я села (Села!) и обалдело уставилась на своих мужчин. Которые не сводили с меня счастливых взглядов. Боюсь, при этом выражение моего лица вряд ли могло служить образчиком высокого интеллекта. Короче, ничего не понимая, я тупо уставилась на них.
- Где мы? - наконец выдавила я.
- Да прямо возле озера, - довольно заверещал Саня.
А Сережа только молча обнял меня, даже можно сказать, обхватил, словно бы баюкая. И так мне хорошо стало, я готова была на все, что угодно, на самую немыслимую боль, только бы хоть раз еще испытать что-нибудь подобное. Исстрадавшаяся душа сладко пела, а сердце слушало его сердце, стучавшее совсем рядом. Я ничего не понимала, абсолютно не представляла, что же все-таки произошло, но впервые за последние, как мне ощущалось, несколько веков, я была счастлива!
Не знаю, сколько времени продлилось это состояние, но в конце концов я свыклась с мыслью, что все-таки жива и стала донимать мужчин расспросами.
- Где мы? Фу ты, то есть когда мы?
- По идее, тогда, куда собирались - в девяносто втором. Только вот проверить это нет никакой возможности. По крайней мере, пока.
- А что произошло со мной? - любопытствовал оживший труп.
Мне в двух-трех словах пересказали, продолжая смотреть на вернувшуюся к жизни мамашу семейства обалдевшими от счастья глазами. Аж неловко стало!
- Ну, ладно! Как говорится, война - войной, а обед, то есть ужин по расписанию!
Ну почему они такие послушные не всегда, а только тогда, когда мама делает вид, что умирает?
Кругом стояла страшнейшая сушь, так что с дровами проблем не было. В общем, спустя десять-пятнадцать минут уже весело пылал костерок, на котором ожидал закипания котел с водой, а мне после всего пережитого, естественно, захотелось перекурить. В карманах изгвазданных спортивных штанов имели место быть только обломки дореволюционных сигар, и взгляд инстинктивно стал шарить по округе. И тут...
- Сережа!!! - заорала я не своим голосом, подпрыгнув с места, как ужаленная.
- Что случилось? - тут же бросился он ко мне.
- Сережа, милый, солнышко мое, мы выбрались! Выбрались!!! - я никак не могла остановиться.
Сережа сдержанно и недоумевающе улыбался, пока я предавалась разгулу эмоций, а потом спросил как бы ненароком:
- Ежик, может быть, ты все-таки пояснишь?
- Смотри! Что ты видишь на ветке? - показала я прямо перед собой.
- Ну, пачку от сигарет, а что?
- А то, что если ты хорошенько вспомнишь, то когда мы примчались сюда чуть ли не ночью, полупрозрачные и несчастные, мы вдруг потеряли всякую решимость. Я закурила последнюю сигарету из пачки, а Санька наткнул ее на сучок!
- Точно! - вспомнил ребенок. - Ты еще наехала на меня, что я дурью маюсь.
- Вот!
- Ну, да! Теперь и я вспомнил! - обрадовался Сережа. - Неужели получилось?
- Сплюнь три раза! А то при нашей везучести "дырка" может схлопнуться перед самым носом! Но, нельзя не согласиться, мы движемся в правильном направлении!
Мы уже давно поужинали, но тушить костер было попросту жалко. А разводить большое пламя - опасно. Засуха была просто ужасная, следовало соблюдать осторожность. Тем более, что все говорило о том, что мы попали в 92-й год, и уж очень хорошо мы помнили, как в тот раз, перед нашим попаданием в 44-й, кругом бушевали пожары. До сих пор весь лес дымом пропах. Вот Сережа и поддерживал жизнедеятельность костра, изредка подкармливая его одной-двумя веточками.
Дождя не предвиделось, было достаточно тепло и очень поздно, поэтому мы решили даже не ставить палатку. Тем более, что спать совершенно не хотелось. По крайней мере нам с Сережей. Ну, а Саню мы пристроили прямо под густой кроной сосны в спальнике. Бедный ребятенок так намаялся, что отрубился мгновенно.
Веселая Луна бросала шаловливые тени, без устали заливался соловей, и все, что произошло с нами не более, как час назад, уже казалось кошмарным сном. И только моя окровавленная одежда, жутким комком валявшейся под деревом, (не забыть постирать утром!) служила доказательством того, что все произошло на самом деле.
Я затянулась обломком некогда изящной сигары. Надо же как! Так вот почему Бартон никогда не рассказывал мне, при каких обстоятельствах он был ранен в руку! Хотя странно: мне ведь тоже досталось будь здоров, а чувствую я себя очень даже неплохо. Я даже заглянула себе под майку. Нет, даже следов никаких не осталось. Может, потому, что меня прошило навылет? А у него в руке осколок застрял, а пока доставали, то "дырка" куда-то делась? Не исключено. Только этого я никогда не узнаю. Как, впрочем, и многого другого. Я снова затянулась.
- Прости меня, Алена! - прервал Сережа мои размышления.
Молча и непонимающе я уставилась на мужа, а он продолжал:
- Я, правда, думал, что все лучшее у нас давным-давно позади, что все умерло. Что нас с тобой связывает только эта паршивая комнатенка в "коммуналке" ну и еще, конечно, Саня. Что мы тяготим друг друга. Я был убежден, что уже давно не люблю тебя, просто привычка осталась. Мне все время было тесно и душно, хотелось чего-то другого, красивого, интересного. Такое ощущение было, что сидишь, запертый, в какой-то допотопной хибарке, а там, на улице, кипит и проходит без тебя жизнь, а ты никак не можешь выбраться...