Ни одной самой завалященькой мысли!
Только глаза тупо взирают на искры и разряды в клубах тумана, да уши слышат сквозь треск и гул шум ветра в кронах сосен.
А между тем бурление в недрах тумана достигло своей наивысшей точки, то яркое и круглое стало вращаться быстро-быстро, разбрасывая клочья вокруг, а потом вдруг резко выстрелило вверх и зависло над верхушками сосен. Повисело так немного, а потом стало прямо на глазах светлеть, превращаясь почти что в совершенно обыкновенное облачко. Которое подхватил ветерок и куда-то понес, и очень скоро мы потеряли его из виду. И тут же гудение прекратилось, а туман стал приобретать свой обычный вид. И одновременно с этим к нам возвращалось нормальное состояние, способность думать и анализировать.
- Что это было? - первым пришел в себя Сережа.
- Боюсь, мы так никогда этого и не узнаем, - пожала я плечами, а на нос мне упала огромная дождевая капля. - Ты лучше скажи, мы еще не вышли из промежутка?
Сережа посмотрел на часы.
- Нет, еще минут пять есть. Так что нужно по возможности определиться.
Холера ясная, как тут сыро! И холодно. С серого неба сыплется мерзость какая-то. Даже пришлось мастерку натянуть.
Мужики положили велосипеды и принялись лихорадочно осматриваться, шарить по траве и кустам в поисках примет времени. Я решила к ним присоединиться, да руль вывернулся, и перегруженный велик стал падать. Я еле успела его подхватить, но зато при этом угодила ногой в лужу. Мерзкая холодная жижа тут же просочилась в кроссовку. Вот невезуха! Да еще и сверху что-то прилипло, бумажка какая-то. Я посмотрела внимательнее. Это же сторублевка! Ну, да! Рваный и затертый "зубрик"! Такой изгвазданный и несчастный, что не оставалось никаких сомнений, что на него невозможно купить даже того куска бумаги, на котором он напечатан.
И сами собой вспомнились подробности того печального утра, когда Санька перекладывал свои "сокровища" и уронил одну из купюр в лужу, стал доставать, а я за это наехала на него.
- Мужики! - заорала я не своим голосом. - Мужики, мы дома!
Я вопила и подпрыгивала, будто пораженная пляской святого Витта, то прижимая к груди грязную замусоленную и мокрую бумажку, то принимаясь ее чуть ли не целовать. Сережа, кажется, все понял, глубоко и расслабленно выдохнул и устало опустился прямо на мокрую траву. А через минуту вспомнил те события и Саня, чьи радостные вопли были слышны, очевидно, даже в Мяделе.
Похоже, что наше семья представляла собой весьма достойную картинку. Особенно для какого-нибудь странствующего психиатра.
Правда, довольно быстро мы успокоились.
- Ну, что? Вперед? - спросил Сережа, держась за руль своего велосипеда. А в его голубых глазах светились золотистые солнышки, такие добрые и веселые.
- Пожалуй, - согласилась я. - У нас впереди еще длинный путь!
Но, словно по команде, мы все обернулись. Сзади по-прежнему висел ватными комьями туман, хотя создавалось такое впечатление, что сквозь него уже начинают проглядывать сосны, растущие на другой стороне поляны. Неужели мы действительно успели чуть ли не в последний момент? Или нет, и все это нам только мерещится? Пожалуй, мы этого не узнаем.
Можно, конечно, остаться и посмотреть. Но при одной мысли об этом становилось плохо. Пусть Черное озеро хранит свои тайны, в которые нам не суждено проникнуть. Как и не узнать того, что же это такое было, что представлял собою туман, почему нас бросало туда-сюда во времени и кто кричал смертельно раненым зверем там, в глубине белых хлопьев. Никогда...
Странные чувства возникали при виде этого тумана. Словно бы качались весы, на одной чаше которых были пережитые нами страх и боль, а на другой - тот самый шанс, тот подарок судьбы, которая ввергла нас в прошлое, подарив новую возможность настоящего. Возможность будущего, которое сейчас, в это самое мгновение зарождалось и росло.
Да, нам действительно предстояла долгая дорога. Дорога к самим себе, дорога из настоящего в будущее. И под хмурым серым небом, поливавшим нас вечным моросящим дождичком, мы сделали первые шаги по ней.
Эпилог
... и только за самый краешек сознания успела зацепиться мысль, что всемогущая Система снова взяла на себя контроль над его существованием.
Через некоторое время он вдруг понял, что давным-давно уже восстановил свою физическую оболочку и даже задал вопрос, что же такое странное могло настолько увлечь его, чтобы он не вернулся сразу же к созерцанию Вселенной? Но он не смог вспомнить, а потом подумал, что вряд ли это так важно. Он принялся тщательно закрывать один за другим все связанные периоды активизации, в которых черпал энергию и информацию. Он не знал, почему поступает именно так, но словно что-то как бы руководило им. Правда, ему это все уже не было интересно, он просто доделывал то, что должен был сделать. Он не торопился, не испытывал досады. Только слабое, небольшое удовольствие от того, что уже близился тот момент, когда он сможет раствориться в бесконечном созерцании бесконечной Вселенной.
Наконец, настала очередь того самого последнего периода. Что-то глубоко внутри сказало ему, что все сделано правильно, и он дезактивировал свою физическую структуру. И в это самое мгновение его сознание стало распыляться, расползаться по всей Вселенной, заглядывая в будущее и возвращаясь в прошлое. Он не помнил уже, кто он и зачем. Он только созерцал, плыл через пространство и время, рождаясь вместе со сверхновыми и умирая в белых карликах....
Минск,
август 1998 - март 1999 года.
( Есть такой старый анекдот. Василию Ивановичу велели сдавать экзамен по белорусскому языку. А он ни слова не знает. Тогда Петька ему и говорит: "Не волнуйся, иди на экзамен. А я усядусь напротив твоего окна на дерево и буду тебе подсказывать". Так и сделали. Экзаменатор спрашивает: "Как по-белорусски июль?", а Петька в это время показывает пальцем на липу. "Лiпень", - сообразил Василий Иванович. "А как будет август?" Петька стал делать жесты, будто серпом подрезает колосья. "Жнiвень", - догадался Василий Иванович. "А ноябрь?" Петька только потянулся к верхней веточке, чтобы сорвать листья и бросить их на землю, изобразив "Лiстапад", как сорвался и упал вниз. Василий Иванович почесал затылок и говорит: "Наверное, падень, - подошел к окну, посмотрел на распростертого на земле Петьку. - А, может быть, и трупень!"
? Если Вы будете есть пищу большими кусками, то у Вас начнется икота или рвота (перевод с белорусского языка)
( Джеральд Даррел, английский писатель и натуралист. Одна из его книг называлась "Под пологом пьяного леса"
( Первые белорусские деньги номиналом в один рубль имели изображение зайца, откуда все белорусские рубли стали называть "зайчиками". До деноминации 1994 года такая купюра оценивалась достоинством десять рублей.
? С.С.Шушкевич, являвшийся в 1992 году Председателем Верховного Совета Беларуси, ранее долгое время возглавлял кафедру ядерной физики в Белорусском Государственном университете.
?? БНФ - Белорусский Народный фронт "Возрождение"
? Мария, когда Андрей уже будет к тебе засылать сватов? (бел.)
? Вот мучитель поганый, лихорадка ему и холера в бок! Не иначе, как за Марией поехал, гад ползучий! (бел.)
? Дуэт "Полиция нравов" в свое время прославился тем, что обе его участницы обрили наголо свои головы.
? Разыскивается! (англ.) - обычная надпись на плакатах о розыске преступников и грабителей в ковбойских фильмах.
? Витовт, Ягайла - Великие князья литовские.
? Имеется ввиду популярный в свое время анекдот об обезьяне и прапорщике, перед каждым из которых стояла одна и та же задача: достать бананы, которые были слишком высоко. Обезьяна сначала трясла дерево, но безрезультатно, после чего сказала себе: "Думай!", взяла лежавшую рядом палку и с легкостью сбила фрукты. А прапорщик знай себе трясет несчастное растение. Ему уже экспериментатор сам подсказывает: "Думай!", а он только огрызается: "Чего тут думать! Трясти надо!"
? Империал - золотая монета достоинством пятнадцать рублей.